Альберто Васкес-Фигероа - Океан

Спустя три месяца Сантос Давила неожиданно умер. То, что не удалось сделать туберкулезу, сделала тоска, и кому-то пришла в голову мысль похоронить его в его же собственном баркасе. Однако кюре решительно воспротивился этой идее, а водолаз отказался указывать место, где и по сей день покоится лодка, ибо эта тайна принадлежала лишь усопшему, и никому более.

«Исла-де-Лобос», как никакая другая лодка на этом свете, заслуживал подобного конца, чтобы не стать посмешищем уснувшего океана, который, казалось, презрительно насмехался над баркасом, не желая послать ему навстречу даже самую маленькую и безобидную волну или дохнуть ветром ему в борт.

— Меня мало что пугает в этой жизни. Но при мысли о том, что мы пойдем на дно без борьбы, мое сердце сжимается от ужаса, — признался как-то ночью Асдрубаль, выразив тем самым общее отношение к происходящему. — Я человек моря, а не макаронина в супе.

А океан теперь действительно был похож на мутный и теплый суп, в котором отражалась огромная луна с такой четкостью, будто на самом деле она рождалась в его глубинах, а не в необозримом черном пространстве, усыпанном звездами.

Ночью маленькая команда баркаса собиралась у штурвала, ибо ночью спадала изматывающая жара и не видно было унылого, сводящего с ума своей однообразностью горизонта, при взгляде на который они чувствовали себя такими же ничтожными, как пена, образующаяся на волнах и потом исчезающая в никуда.

— Дедушка говорил со мной, — произнесла Айза, чье лицо было неразличимо в тени бортового навеса. — Баркасу штиль не нравится. Его всегда пугали штили.

— Баркас боится штиля, мы боимся ветра… — печально произнес Себастьян. — Достаточно одного дуновения ветерка, чтобы баркас камнем пошел на дно. Настало время бояться всего на свете.

— А я все еще надеюсь…

Аурелия единственная, пожалуй, сохраняла присутствие духа, в то время как ее мужа и детей — прекрасных моряков, вся жизнь которых была связана с морем и баркасом, — постепенно охватывало отчаяние. Казалось, что чем печальнее они становятся, тем сильнее готова сопротивляться Аурелия. Настроение у нее день ото дня делалось лучше, она постоянно болтала о всяких глупостях и отпускала шуточки, а потом вдруг начинала петь своим нежным и глубоким голосом.

— У нас достаточно еды, ведь дорадо следует за нашей лодкой по пятам. А воды, если ее расходовать разумно, хватит еще дней на пятнадцать, — сказала она как-то, заметив, что родные бросают на нее недоуменные взгляды. — Возможно, мы и надорвем спины, откачивая воду из трюмов, однако течение неумолимо нас толкает в сторону Америки, которая с каждой минутой делается все ближе и ближе. Когда-нибудь да доберемся!

Было бы жестоко объяснять ей, что этому течению понадобятся недели на то, чтобы дотянуть «Исла-де-Лобос» до американского побережья, и было бы глупо верить в то, что за все это время океан так ни разу и не проснется и одним-единственным ударом не покончит с изрядно уже ему надоевшей старой лодкой.

— Есть люди, которым удавалось продержаться на простом плоту, — не унималась Аурелия. — А наш баркас — это не какой-то там жалкий плот, а самая лучшая лодка на свете.

— Но мама!..

Она посмотрела на Себастьяна, который не выдержал первым.

— Твои возражения ничего здесь не стоят! — резко ответила мать. — Сократим рацион и начнем думать над тем, как построить плот, потому что, можешь быть уверен, я не стану сложа руки наблюдать за тем, как тонет этот баркас!

— Идет какой-то человек…

Все четверо повернули головы в сторону Айзы, которая все это время с отсутствующим выражением лица смотрела на отражение луны.

— Идет человек, а за ним следуют две собаки, — повторила девушка. — Он идет и высоко задирает ноги, совсем как цапля. Он хочет что-то сказать, но никак не может дойти…

Она показала на воду перед собой, однако ни ее родители, ни ее братья так ничего и не увидели, кроме бескрайнего притихшего океана.

— Кто он? — спросил Абелай Пердомо, которого уже давно не удивляли странные выходки собственной дочери. — Ты его знаешь?

— Мне не удается рассмотреть его лицо. Он пытается подобраться к нам поближе, но с каждым шагом оказывается все дальше и дальше. Сейчас он кричит.

— О чем?

— Что-то о доне Матиасе Кинтеро, однако мне не удается разобрать. — Она на мгновение замолчала. — А теперь он ушел. Он понял, что никогда не сможет догнать нас, и возвратился на Лансароте. — Она снова сделала паузу, а затем добавила так, будто сама была удивлена произошедшим: — Он не был мертвым и умрет еще не скоро, очень не скоро. Со мной впервые говорит живой…