Альберто Васкес-Фигероа - Океан

— Ну и идиоты они все, — тихо произнес он. — Я тоже чуть с ума не сошел.

Замбрано посмотрел на картину, все еще стоявшую на мольберте. Он почти ничего не успел нарисовать, и на полотне просматривались лишь легкие, едва различимые контуры тела Айзы. И тут вдруг он почувствовал неистовую радость — все кончено, теперь не нужно будет мучиться, пытаясь сделать невозможное, теперь ему не о чем думать, не из-за кого страдать… Улыбаясь, он развернулся и пошел на кухню, чтобы приготовить себе кофе. Там он подумал о маме Ша: пожалуй, та действительно была права, говоря о том, что суть Айзы невозможно передать с помощью красок.

Поставив воду кипятиться, он закрыл глаза и попытался представить, что она по-прежнему находится в доме, сидит здесь, на краю длинного, грубо сколоченного деревянного стола, или гладит у окна белье. На какой-то момент ему даже показалось, что среди несвежих запахов кухни он уловил ее тонкий аромат.

— Да что за дерьмо происходит! — воскликнул он. — Я должен выбросить ее из головы или сойду с ума!

Он протянул руку, взял с полки бутылку рому, налил себе в высокий стакан и стал медленно, смакуя каждый глоток, пить, пока кофе не заварился. Затем, со стаканом и бутылкой в одной руке и с чашкой кофе — в другой, он снова вышел на веранду и, уютно там устроившись, принялся разглядывать горизонт, за которым только что исчезла «Грасиела». Очень скоро он был пьян.

Спустя полчаса появилась мама Ша и уселась в большом кресле с плетеной спинкой. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, словно их объединяло сейчас общее горе.

— Почему? — наклоняясь вперед, спросила она наконец. — Почему?

— Кое-кто хочет причинить ей зло. Один человек. Они пересекли океан, чтобы скрыться от него. Но похоже, он их все-таки нашел. И теперь они думают, что всю оставшуюся жизнь проведут в бегах.

— Элегба их защитит! — громко произнесла мама Ша. — Никто не сможет противиться воле Элегбы.

— Интересно, почему ваша богиня до сих пор им не помогла? — усмехнулся Марко Замбрано, в крови которого бурлил алкоголь. — Если таким образом она хотела преподать своей избраннице пару жизненных уроков, то я буду молиться, чтобы она никогда не обратила на меня внимание.

— Ты никогда не сможешь узнать, что это такое — быть избранным богами. Никогда!

Марко Замбрано скорчил смешную гримасу.

— Хочу за это выпить! — воскликнул он. — Хочу выпить за то, что я по-прежнему несчастный эмигрант, которому позволено наслаждаться теми немногими радостями, что еще остались на земле: ромом, женщинами да красками. — Он надолго приложился к стакану. — Я не верю в богов, — сказал наконец он и показал в ту сторону, где исчезла шаланда. — Хотя, когда она сидела передо мной, я готов был поверить в то, что ангелы существуют, ибо один из них сошел ко мне с небес. — Состроив горестную гримасу, он криво улыбнулся: — Хотите я вам признаюсь кое в чем, мама Ша? Я влюбился, влюбился как последний дурак в эту девчонку. И это всего за четыре дня. Да что я говорю, каких там четыре дня! Я влюбился в нее в первый же день. Я вошел вон в ту комнату, увидел ее, а она посмотрела на меня, и… паф! Я попался!

Мама Ша принялась охлопывать себя по бокам и копаться в своих многочисленных карманах, пока не выудила на свет божий одну из своих вонючих недокуренных сигар. Прикурив, она мощно затянулась и выдохнула струю дыма, которой могли бы позавидовать фабричные трубы.

— Боги ревнивы, — ответила она, откинувшись на спинку кресла. — Им не нравится делиться теми, кого они любят. Часто они подвергают своих избранников испытаниям, чтобы убедиться, что сделали правильный выбор. И да, эта девчонка не разочаровала Элегбу! С тех пор, как она взошла на борт твоей проклятой шаланды, у меня сердце болит! Но я счастлива оттого, что увидела ее, говорила с ней, а она прикоснулась ко мне. Это значит, что моя жизнь прошла не напрасно. — Она закрыла глаза, будто перебирая в памяти воспоминания, и, не прекращая курить, продолжила: — Иногда, в моменты сомнений, меня охватывает страх: а вдруг всю свою жизнь я лишь теряла время и ничего из того, во что я так верила, не существует? Неужели все мои видения — всего лишь бред выжившей из ума негритянки? И это ужасно, ибо ничего на этом свете так не пугает верующего человека, как сомнения! — Она открыла глаза и, улыбнувшись, посмотрела на Марко. — Но сейчас все по-другому! Сейчас я знаю, что все эти годы я жила не зря. Теперь я верю, верю слепо, безоговорочно, в мир богов, способных создавать и уничтожать миры, играть людскими судьбами, дарить жизнь и посылать смерть.