Славомир Мрожек - Валтасар

Тадеуша Бжозовского я знал по лекциям. Но там его всегда окружали студенты. Бжозовский говорил тихо и подчеркнуто вежливо, так что непонятно было — серьезно он относится к собеседнику или, может быть, насмехается. Но здесь, в этой огромной комнате — такой большой, что свет торшера почти не рассеивал мрака, — он принял меня тепло, даже сердечно. У меня мгновенно возникло ощущение, будто мы давным-давно знакомы. Потом я понял, что в то жестокое время на людях он вел себя с повышенной осторожностью — Бжозовский был на двенадцать лет старше меня и намного опытнее. Это укрепляло уважение к нему и одновременно придавало уверенности. Вскоре я потерял его из виду. Не знаю, подружился ли он с кем-нибудь, но надеюсь, что да. Человек он был чрезвычайно общительный.

Художники, писатели, люди искусства… Эта тема занимала меня с малых лет как всякого более или менее интеллигентного поляка. Они парили в сферах, можно сказать, неземных и не имели с нами ничего общего. Они страдали по причинам, мне непонятным. Лишь подрастая, я начинал понимать, что они переживали за Польшу. Главным образом, из-за ее зависимости от трех государств: Австрии, Германии и России. Но никто не видел их собственными глазами. В том числе и я.

После войны в Кракове начал выходить еженедельный журнал «Пшекруй», популярный и среди учащейся молодежи. Мы восхищались лаконичными афоризмами Константы Ильдефонса Галчинского [72] Константы Ильцефонс Галчинский (1905–1953) — знаменитый поэт, в стихах которого сочетаются элементы лирики, юмора, иронии и гротеска. в рубрике «Зеленая Гусыня». Это был писатель, как говорится, от бога, поэт, к тому же не нынешний, а еще довоенный. Лешек Хердеген хвастал, будто видел его в «Варшавянке» [73] Имеется в виду ресторан в одноименной гостинице в Кракове. . Так что теоретически Галчинского можно было встретить в Кракове. В школьных учебниках тоже появились писатели. Разумеется, польские, других учебники не признавали, хотя и были довоенными. По слухам, в нашем Кракове жили Кудринский [74] Люциан Кудринский (1929–2006) — известный журналист, конферансье, публицист. Многолетний фельетонист «Пшекруя». и Отвиновский [75] Стефан Отвиновский (1910–1976) — писатель, драматург, публицист. С 1947 по 1976 г. — председатель Краковского отделения Союза польских писателей. . Их тоже можно было встретить. Опять же теоретически. Но чтобы стать литератором — об этом я даже не мечтал.

Приближался новый, 1950, год и с ним — новогодние праздники. Я не знал, что делать. Первый Новый год после школы, а я совершенно один. О моей семье лучше не вспоминать, у Влодеков я еще не прижился, а Лешек Хердеген куда-то исчез. Если бы кто-нибудь надо мной сжалился и пригласил на бал, так я ведь даже танцевать не умел. От депрессии меня спас Тадеуш.

— Если тебе нечего делать, приходи ко мне в мастерскую. Флорианская… — и назвал номер.

Я сделал вид, что уже получил несколько предложений и теперь их обдумываю. А 31 декабря 1949 года пунктуально явился по указанному адресу. Флорианская тогда еще не была улицей туристов и бутиков. Из Флорианских ворот выныривал смешной трамвай и, едва протискиваясь между вековых стен, «несся» по рельсам к Рынку. Совсем как такса, чья «стремительность» странно противоречит ее росточку. На Флорианской было пусто. В Кракове в районе Рыночной площади тогда крутилось в сто раз меньше народу, чем теперь, — массовое празднование Нового года в многотысячной толпе под открытым небом изобрели только через пятьдесят лет. Все стремились успеть до «шперы» [76] От немецкого Sperre — закрытие. После войны словечко осталось от немецкого комендантского часа. По старинному обычаю дворники в 10 вечера перед Новым годом запирали ворота и брали с опоздавших плату. , а дворники уже поджидали опаздывающих, чтобы ровно в десять слупить с них праздничный штраф. Я вошел в дом и поднялся на второй этаж.

Окна мастерской Тадеуша выходили на улицу. Оба были плотно занавешены, впрочем, как и всегда, когда он работал, — Флорианская давала немного света даже днем. В комнате стоял характерный запах масляных красок, темперы и других принадлежностей живописца. Входная дверь отделялась от помещения шторой. И еще я с восхищением заметил, что перекрытия в мастерской не обычные прямоугольные, а, как в Средневековье, арочные.

Когда я вошел, веселье уже начиналось. Снова, как и у Влодека, в голове у меня все завертелось, и я с трудом различал отдельные лица. Кое-кого я видел впервые, многие теперь уже стерлись из памяти. Разумеется, был Тадеуш и его старший брат, легко узнаваемый — очень похожий на младшего, только повыше ростом. У обоих высокий, благородный лоб, усы и очки. Еще были Ян Щепанский [77] Ян Юзеф Щепанский (1919–2003) — прозаик, эссеист, сценарист, переводчике английского (главным образом Джозефа Конрада), один из самых уважаемых «нравственных авторитетов» в Польше. Во времена «Солидарности» был председателем Польского союза писателей, написал много книг о своих путешествиях. с женой Данусей и Барбара Гавдзик — будущая жена и мать двоих сыновей Тадеуша, прекрасный иллюстратор; был странноватый, ужасно худой и сверхпородистый граф, говоривший с французским акцентом (в какой-то момент этот акцент у него исчез и граф погрузился в пьяный сон); и еще много женщин и мужчин, а может, и не слишком много, просто в небольшом помещении было тесновато, — и все очень, очень молодые.