Славомир Мрожек - Валтасар

С помощью знакомых взрослые организовали поездку в Сталёву Волю, недавно основанную, где быстрыми темпами развивалась военная промышленность.

Война! Любимая игра! Все, что касалось войны, вооружения, касалось и Польши — могучей и непобедимой. Я был в эйфории. Мой лозунг звучал в унисон с национальным: «Не отдадим ни пяди!» — гордый ответ Гитлеру, который потребовал, чтобы Польша выделила ему нейтральный коридор между Германией и Восточной Пруссией. Во дворе мы хором выкрикивали: «…А немцы, как свиньи, заперты в Берлине», — и были уверены, что разобьем немцев в пух и прах.

Это — мы, дети. Ментальность же взрослых хотя и страдала инфантильностью по отношению к Гитлеру, но не настолько, чтобы вообще сбрасывать его со счетов. С давних времен война на нашей земле была божьим наказанием. Взрослые тревожились за будущее и, в частности, за нас. Решили вернуться в Боженчин, чтобы «на всякий случай быть всем вместе, семьей». Сработала вековая мудрость; в данном случае в семью включались и внуки, и взрослые, и дед вместе с неродной бабкой. Однако никто не знал, какова будет судьба народов, стран и отдельных людей. Время, когда всем все стало ясно, было уже не за горами.

Итак, мы вернулись в Боженчин. Я — тоскуя по свободе, которую оставил в Камене, и испытывая нарастающее возбуждение от необычности ситуации. Первого сентября я услышал, как мамина невестка, пробегая через сад, кричала: «Юлек! Война!»

Поначалу особых перемен мы не замечали. В небе, как и раньше, ни единого облачка, ночи проходили по-прежнему спокойно. Но было произнесено слово «война», и это принесло даже какое-то облегчение. Закончилась неясность, это слово, хотя и страшное, четко определило будущее.

Кто говорит «война», имеет в виду «армия», но таковой что-то не было видно — ни своей, ни вражеской. Вокруг — спокойно, в доме — тоже. На столе стоял приемник, и семья просиживала вокруг него часами. Уже не помню, ловил ли приемник заграницу. Скорее всего, нет. А жаль. Я бы тогда смог процитировать знаменитую речь Гитлера, которую транслировали прямо из Берлина. Зато полно было зашифрованных предостережений о немецких самолетах. Напрасно мы пытались поймать хоть какое-нибудь сообщение о том, что же происходит на самом деле.

Ближайшая радиостанция находилась в Кракове. Теперь уже известно, когда именно Краков попал в руки немцев, но тогда мы терялись в догадках и все больше беспокоились за его судьбу. Для нас война проходила только в эфире и время от времени прерывалась, когда мы прислушивались к самолетам. Навязчиво возникал вопрос: они или наши? Мы еще не знали, что польская авиация уже практически не существует, а немецкие самолеты летают вдоль шоссе и железнодорожных путей. Через несколько дней эта информация дошла до нас с ужасающей очевидностью.

Боженчин расположен в восьми километрах от железнодорожной станции Бядолины. Однажды в полдень мы услышали со стороны Бядолин гул невидимых самолетов и почти одновременно — отдаленные взрывы. Мы в деревне — все, кто мог, — смотрели в ту сторону. Через полчаса все стихло. Самые храбрые отправились на велосипедах в Бядолины.

Вернулись они потрясенные. Позже подобные зрелища уже не производили такого впечатления, но то был первый страшный сигнал войны. Немецкие истребители атаковали поезд с беженцами. Своими глазами наши соседи видели раненых и убитых, картина была ужасная.

Вскоре мы узнали, что все дороги в Польше забиты беженцами и немецкая авиация беспрепятственно их преследует. Дальнейшие сведения говорили о неописуемом хаосе, который творился вокруг. Вражеская тактика обходов и окружения усугубляла хаос. Семья собралась на совет — решать, что делать дальше.

Уже в Первую мировую войну беженцы стали нормальным явлением. Так уж в Польше повелось. «Сожженная земля» словно тешила душу военных стратегов. Моя семья была лишь одной из многих польских семей, согласно этой традиции поставленных перед выбором: бежать или оставаться. В самом начале Второй мировой войны мы еще не знали, что такое немецкая авиация. Впрочем, не знали об этом и польские вожди.

В пользу «бежать» говорил извечный страх перед чужими. Возникал также вопрос: куда бежать? Логичным казалось — «к ближайшей линии обороны». При этом предполагалось, что ближайшая линия обороны сохранится на месте и после победоносной — для нас — битвы движение пойдет в обратном направлении. Бесконечное бегство в расчеты как-то не входило.