Маргарита Хемлин - Про Иону

— Ну как же?.. Гробман Бэлла Готлибовна, 1925 года рождения, тут ее семья жила, три поколения, она сама говорила. Ее отец, заготовщик, на бубне играл. А дед Янкель — кузнец — на скрипке. На свадьбах. А дядя — кажется, Меир — стакан водки выпивал и этот стакан потом в кулаке давил.

— Правильно. Только не стакан выпивал и давил, а рюмку — выпивал и рюмкой закусывал. Было. Точно. А Бэйлка — ихняя младшая. Говорю, умерла — значит, умерла.

Старик, не прощаясь, повернулся и быстро, как мог, зашагал прочь.

Родственник остался на дороге, не зная, куда идти, что делать. Не может быть, чтоб Бэлла, добравшись до Остра, не зашла в свой дом.

Постучал в дверь.

Открыла женщина с ребенком на руках.

— Извините, к вам женщина, очень пожилая, не заходила в последнее время? Ее зовут Бэлла Готлибовна. Такая интересная, волосы крашенные в темно-каштановый цвет. Полная, в очках.

— Нихто не заходыв. А вы хто? А вона — хто? — заинтересовалась хозяйка. — Зайдить. А вы з Киева? Я зразу узнаю, хто з Киева. Заходьте, заходьте, я вам кваса наллю.

Родственник зашел.

За квасом разговорился с хозяйкой, рассказал про Бэллу, про ее переезды, про старика, которого встретил на улице.

— А, то наш Хаим, он трохи с приветом. Усе перекрутит, перекрутит. Наболтав черт-те шо. А вам расстройство.

— Ну да… Вы не скажете, где старое еврейское кладбище?

Женщина объяснила, как добраться.

— А у нас нового и нету. Токо старое. У нас евреев и не осталось почти. Хаим один да пару еще стариков.

— Ничего, ничего, я посмотрю. Просто так. Раз приехал.

На кладбище родственник ходил туда-сюда, читал фамилии на памятниках, на почерневших деревянных табличках, выискивал Гробманов, но так и не нашел. Присел на скамеечку — отдохнуть.

— От вы где, а я видел — хто-то зайшов за ограду, а куды пойшел — не бачу. Здрастуйте. Я сторож. Узнос у еврейску общину не сделаете? Пару гривень, если можете. Я сторожем тут. Присматрюю. Заместо пенсии. Камский Илля Моисеевич, — представился сторож, протягивая картуз, как нищий.

Родственник положил в картуз три гривны и мелочь. Сторож выскреб их из картуза, пересыпал в карман пиджака и внимательно, по-деловому, взглянул на приезжего:

— Кого ищете? — при этом сторож поправил лацкан пиджака, обвисший под тяжестью медалей.

— Гробманов.

— А, Гробманов… Я проведу. Вы им родич?

— Да, родич.

— Гробманов тут много. И довоенные, и разные. Всех показывать?

— Всех, — выдохнул родственник.

Обошли всех. Устали. Сели на большую скамью под ивой.

— Ну, все вам показав, как навроде экскурсии получилось. Довольные?

— Спасибо. Скажите, а Бэлла Гробман, младшая дочь Готлиба Гробмана, сюда в последнее время не приезжала?

Сторож замялся.

— Вы точно знаете, шо она еще на этом свете?

Родственник кивнул.

— Ну-ну. Бэйлка сюда не сунется. Пока я, да Хаим, да Сунька Овруцкий живые. Как мы, последние, помрем, так она, может, и объявится.

— Мне Хаим говорил про Бэллу, но я не понял… Он уверен, что Бэлла умерла сразу после войны. Но она жива. В войну она где была? В партизанах?

— В партизанов… Может, и в партизанов. Тут же в войну народ перепуганный оставался — информация, сами понимаете, какая. Разное говорили… Красавица — ой какая! У ней вся порода — гробманская — хоть картинки пиши! — Сторож коротко взглянул на родственника: — А вы не з-за границы? Книгу пишете? Или кино делаете?

— Да какое кино! Я Бэллу ищу, пропал человек!

Тут родственник прокрутил перед сторожем рассказ про Бэллины переезды. Сторож не удивился.

— A-а. Она всегда много об себе понимала… А от недавно — лет десять — из самой Америки приезжали — про евреев кино делали, дак нас опрашивали. Прямо с пристрастием. Заплатили, правда. Остер — это ж до войны ого-го! Крупное еврейское место! Процентов семьдесят тут евреев было. Вы учтите, мы американцам про Бэйлку ничего не говорили, — сторож многозначительно посмотрел на родственника. — Вам, как ее родичу, расскажу. Хотите?

Родственник кивнул.

— Из евреев в Остре перед оккупацией много осталось — нихто ж не предупреждал, шоб уезжали, организации разъяснительной нихто не вел. До немцев беженцы с запада рассказывали, шо всех евреев обязательно стреляют. Не верили. Думали, на общих основаниях с украинцами, с русскими. А так шоб специально — не-е! Не верили. Ну, хозяйство, конечно, хибары. А у кого дом хороший, мебель — как оставишь? От и Готлиб остался. Бэйлка его бросать не захотела. Мы — молодые хлопцы — сразу на фронт пошли, комсомольцы-добровольцы. Ушли, а тут такое случилось…