Джойс Оутс - Венец славы - Рассказы

Встреча прошла на удивление хорошо.

Обидно только, что совершенно не запоминается, что он в таких случаях говорит, а ведь его часто хвалят за ясность мысли, умение парировать вопросы, но вот запомнить собственный ответ — никак. Вперед вышел Бобби Саттер — пожать руку, выразить признательность, поблагодарить за помощь, которую получили от Маррея эти студенты, сказать, как это для них неоценимо важно — пообщаться с настоящим поэтом, а кстати, вот стихи десяти финалистов конкурса, тут, в конверте. «Разумеется, по правилам конкурса, все стихи подписаны псевдонимами», — объяснил под конец Бобби. Маррей, мокрый от пота, слегка ошалевший после полутора часов перекрестного допроса, не стал подавать виду, что понятия не имеет, о каких еще стихах идет речь. Правда, потом, пока шли через двор в книжную лавку (следующим пунктом повестки дня была экскурсия в лавку к мистеру Кейси — «это заведующий, замечательный парень»), он почерпнул из разговора с Бобби, что в колледже объявлен поэтический конкурс для выпускников. Победителей предполагалось назвать сегодня вечером во время банкета. «Так что уж постарайтесь, как выдастся свободный часик, расположите эти стишки в порядке их достоинств», — сказал Бобби.

Мистер Кейси был лысым, высохшим, очень оживленным человеком неопределенного возраста, он тряс руку Маррея, как видно будучи несказанно рад «наконец-то» с ним познакомиться. Повел его осматривать лавку, подробно комментируя («Пятнадцать лет мы ютились в подвале, а теперь, глядите! какой простор!»), а в конце показал выставку книг поэтов, ставших гостями колледжа. Маррей был тронут: выставка была столь обширна, так по-доброму задумана, украшена благообразными фотографиями и его, и Орбаха (который снят был лет двадцать назад), и Анны Доминик (молодое неприятное лицо — болезненное, аскетическое, с тонкогубой гнусной улыбочкой, резанувшей Маррея как бритва), и каждый из них был представлен стопочкой книг. Мистер Кейси радостно сообщил Маррею, что у него, у мистера Лихта, дескать, «есть свой читатель», хотя, конечно, на эту Анну Доминик уж такой спрос! К тому же она здесь со вторника — существенная разница. Маррей насчитал всего четыре своих первых сборника — а где же «Каденции», последняя книга? Мистер Кейси пробормотал что-то про издательство, которое не отвечает на его запросы. Все четыре томика Хармона Орбаха были в наличии, в мягких обложках массового издания, хотя что-то непохоже было, чтобы они хорошо раскупались. Однако удивительно, экую тьму книжонок умудрилась издать эта Доминиканна! Шесть, нет, семь — семь томиков стихов, а ей еще и тридцати нет! сучка плодовитая! Орбаху Маррей был чуть ли не благодарен за то, что тот, имея всего четыре книжки, вот уже несколько лет ничего не публиковал. Всем известно, что с Орбахом покончено, и это как-то утешает.

Маррей взял со стола «Крики» — на суперобложке портрет Анны Доминик, ее ведьмин профиль; да, та самая книжка, которую ему когда-то давали рецензировать. На обороте до крайности хвалебные выдержки из рецензий… ого, два высказывания принадлежат критикам, которых Маррей, пожалуй, даже уважает. Что они все, с ума посходили? Сам Маррей, подобно чуть ли не всем рецензентам, венчал друзей лаврами, а врагов терниями, хотя при этом волей-неволей приходилось хвалить также друзей друзей, а хулить друзей врагов. В тот раз Анна Доминик подпала под эту последнюю категорию. Какие-то ее стихи когда-то напечатал редактор, который по неясной причине отослал обратно несколько стихов Маррея… а в результате написалась блистательно злоехидная рецензия на эти самые «Крики»; острейшая получилась вещица, за многие годы лучшая. По ее поводу он выслушал множество комплиментов. Впоследствии, когда ему где-либо попадалось имя Анны Доминик или кто-нибудь о ней рассказывал, он испытывал чувство легкой тревоги и словно даже досады: почему-то казалось, что в тот раз он покончил с нею раз и навсегда, уничтожил ее… Но нет, вот же она: все семь ее увесистых томиков «стихов в прозе», безобразных, агрессивных и любимых толпой. Маррей наудачу открыл сборник «Крики» и прочитал:

Ужасно, отвратительно! Он так и знал, ведь знал же!

— Ха, эта Анна Доминик — будь здоров штучка! — поделился своим восторгом мистер Кейси. — Вчера приходила сюда, такого мне перцу задала! Что на уме, то и на языке, и высказать не боится — для женщины редкие качества.