Жан Эшноз - Гринвичский меридиан

— Ты слышал?

Шум доносился со стороны моря. Тристано встал и подошел к окну. Снаружи царила тьма, если не считать последних, умирающих косых лучей на горизонте, бессильных что-либо осветить.

Шум затихал, и они стали ждать момента, когда он полностью обратится в безмолвие, хотя уловить этот миг было довольно сложно. Оба стояли, пристально глядя вдаль сквозь длинную пластину слюды; Джозеф — надежно, как на пьедестале, утвердившись на своих широких медвежьих ступнях, Тристано, более подвижный, — переминаясь с ноги на ногу и нервно сплетая и расплетая пальцы рук.

— Может, это подводное извержение, — предположил Джозеф, — или циклон? Или самолет разбился?

— Нет, не похоже. Авиалинии здесь не проходят, зоны атомных испытаний намного дальше. Надо связаться с Парижем. Где Кейн?

— Сейчас гляну, — сказал Джозеф.

Когда он вернулся, Тристано уже сидел за радиопередатчиком, безнадежно терзая кнопки под хрип разнообразных помех.

— Xerox! Xerox! — взывал он.

— В подвале его нет, — сообщил Джозеф, — и девушки тоже. Что тут у тебя?

— Никак не могу найти нужную волну. Ничего не понимаю.

Он сделал еще несколько попыток и наконец встал из-за стола.

— Я что-то слишком нервничаю, попробуй сам.

Джозеф сел за аппарат и принялся в свою очередь настраивать его. Связь всегда нелегко было установить, но обычно они довольно быстро достигали цели. Однако теперь всякий раз, как Джозеф подводил стрелку к нужному делению, раздавалась причудливая музыка, как будто антильскую мелодию исполнял славянский хор.

— Что еще за дерьмо, — пробурчал Джозеф, — ведь это же наша обычная частота.

Они подождали. Музыка постепенно стихала. Затаив дыхание, они стерегли появление привычного синтетического голоса. Наконец музыка умолкла. Вместо нее зазвучал голос — до ужаса живой, человеческий голос.

— Здравствуйте! — произнес голос с неискренним и совершенно непонятным воодушевлением. — Здравствуйте, дорогие радиослушатели!

Это был молодой, не очень уверенный голос диктора, то ли начинающего, то ли заменявшего более опытного. Легко было представить, как он сидит перед микрофоном, задыхаясь и потея от волнения, теребя взмокшими руками бумажку с текстом, под бесстрастным взглядом звуковика, недвижно сидящего за стеклом студии вещания.

— Говорит Радио Швейцарии, — пропыхтел стажер. — Начинаем нашу ежедневную передачу «Два часа музыки и хорошего настроения». Сейчас вы услышите главный хит недели — Коко Шмидт исполнит для вас песню «Почему я?». Оставайтесь с нами!

Эфир на миг заполонило тошнотворное мяуканье, и Тристано выключил звук.

— Они нас бросили, — сказал он. — Наверное, поменялись частотой с какой-нибудь коротковолновой станцией. Что-то затевается — не знаю, что именно, но они нас бросили, это точно. Придется выпутываться самим. А где Арбогаст и переводчик? Где они все?

— Наверняка тоже слышали этот грохот и сейчас прибегут, — успокоил его Джозеф, не подозревая о своей ошибке. — Рано паниковать, может, просто передатчик барахлит. А шум — бог его знает, что это за шум.

Не отвечая, Тристано открыл металлический, выкрашенный в защитный цвет ящик военного образца, откуда извлек целый арсенал — револьверы, автоматы, пулеметы — настоящий сундучок с игрушками, только для взрослых. Имелись там и упаковки с различными боекомплектами, а на дне лежали три небольшие деревянные коробки, заполненные гранатами, старательно обернутыми в мягкую бумагу, как яйца или внесезонные фрукты. Тристано проверил все это снаряжение и разложил его на низком столике, служившем для сервировки.

— Никогда не знаешь, чересчур ли его много или слишком мало, — сказал он, озирая запасы оружия. — Вот что меня бесит.

Джозеф приготовил кофе. Они условились дежурить по очереди, потушили лампы. Тристано лег на раскладушку, вытащив ее на середину комнаты; спать он не собирался. Джозеф сел у открытого окна, поставив ноги на ящики с гранатами и держа на коленях пулемет.

Вокруг замка сгустился непроглядный мрак. В открытом море вдали от берега рыбы и китообразные парочками или целыми косяками всплывали на поверхность, чтобы полюбоваться вблизи звездами, чьи тоненькие лучики плясали трепещущими зигзагами на коже Тихого океана.

У пруда тоскливо кричали два черных лебедя. Прошло четыре часа.

На прибрежный песок из воды выскользнула лодка; мягкий шорох волн, расстилавших по пляжу широкие пенные шлейфы, заглушил трение песчинок и гальки о днище. Рассел спрыгнул, пробежал несколько метров, упал ничком на сухой песок и застыл, приникнув к нему ухом: он вслушивался, тихо дыша, напрягая все свои сенсорные возможности и вытягивая как можно дальше свои знаменитые «антенны».