Жан Эшноз - Гринвичский меридиан

Покончив с представлениями, они вошли в барак, чьи металлические стены усугубляли жару, а следственно, и потоотделение. Один из офицеров-канаков отвел Гутмана в сторонку и обрушил на него целый каскад жалоб, касавшихся боеприпасов. В это время второй суетился возле газовой плитки, намереваясь вскипятить воду. Первый офицер объяснялся на местном наречии, выпаливая целыми очередями длинные фразы, в которых то и дело проскакивали знакомые названия видов оружия. Второй пришел ему на подмогу. Разливая с сокрушенной миной кипяток по стаканам, куда он чуть ли не до краев насыпал растворимого кофе, он одновременно взывал к Баку, Рафу и Расселу, умоляя их разъяснить Гутману насущную необходимость обновления здешнего арсенала. Но они молчали, видя, что молчит толстяк. Рассел отказался от предложенного напитка, а Раф и Бак не отказались, взяли горячие стаканы, откуда валил густой пар, и склонили над ними взмокшие лбы.

Наконец Каспер Гутман привел в движение свои ладони, сделав умиротворяющий усталый жест. Выйдя из барака, он достал из багажника «плимута» длинноствольный пистолет-пулемет системы «кольт», вернулся назад и без единого слова выложил его на стол. Офицеры задрожали от восторга при виде зловещего оружия, похожего одновременно на акулу и на орудие убийства акул. Растопырив пару раз толстые пальцы, Гутман посулил им целых два десятка таких «машинок». В ознаменование этого события офицер, ответственный за напитки, вытащил из металлического шкафчика бутылку Aquavita, початую и неожиданную, и, никого не спрашивая, наполнил стаканы. Резкий запах тмина сплетался с запахами растворимого кофе и раскаленного железа. Тем временем Гутман разъяснил офицерам, что оружие дается им не в подарок, а в обмен, и сообщил, чего ждет с их стороны. Офицеры выслушали, кивнули, исчезли.

Вернулись они в сопровождении парня лет двадцати, которого представили как Армстронга Джонса. В отличие от других членов группы, почти исключительно канаков, у Армстронга Джонса была очень светлая кожа, почти белые волосы, а его пухлое лицо усеивало множество рыжих веснушек. Казалось, он не слышит, о чем толкуют в бараке, — он беззвучно говорил сквозь зубы сам с собой, непрерывно сплетая и потирая пальцы. Его глаза, подвижные, но лишенные осмысленного выражения, бегали по окружающим предметам, не задерживаясь ни на одном из них; взгляд этого человека был явно обращен внутрь, концентрировался на самом себе. Он не сказал новоприбывшим ни слова и, хотя было ясно, что предметом обмена избрали именно его, с полнейшим безразличием отнесся к торговле, которая велась вокруг.

Офицеры щедро изливали похвалы в адрес Армстронга Джонса. Они восторженно описывали его талант в метании ножей, идеальное владение огнестрельным оружием, потрясающие навыки рукопашной борьбы, искусство ориентирования на местности, острую наблюдательность и, наконец, сверхъестественную находчивость в нештатных ситуациях. Гутман скептически оглядел альбиноса и повернулся к Баку и Рафу как к экспертам. Раф молчал, Бак покривился, потом все-таки рискнул высказаться:

— Вид у него какой-то сонный...

Не успел Бак закончить свою критическую ремарку, как Армстронг Джонс бросился на него, развернул на сто восемьдесят градусов, выкрутил руку, едва не сломав ее, и стиснул так, что тот и шевельнуться не мог, тем более что к его горлу было приставлено длинное тонкое лезвие ножа, непонятно откуда взявшегося. Рассел по звукам восстановил сцену и почтительно присвистнул сквозь зубы. Пока Бак, скрючившись в железных руках альбиноса, умолял офицеров скомандовать отбой, Армстронг Джонс усиливал хватку, по-прежнему беззвучно бормоча что-то себе под нос и обводя пустыми глазами стены из волнистого железа. Гутман с минуту смотрел на эту сцепленную парочку, потом взглядом спросил совета у Рафа. Тот кивнул. Толстяк повернулся к офицерам.

— Ладно, он нам подходит.

И сказал Армстронгу Джонсу:

— Прекрасно. Теперь можете его отпустить.

Армстронг Джонс бросил на него испуганный взгляд, обхватил Бака еще крепче и слегка нажал на лезвие, касавшееся его дрожащего кадыка. Бак в ужасе завизжал, как поросенок под ножом мясника. Один из офицеров выкрикнул какое-то канакское слово, видимо, аналог приказа, и альбинос так же мгновенно освободил скрученное тело Бака, вернулся на прежнее место и снова впал в прострацию аутиста.

— Он понимает только нас, — объяснили офицеры; они торжествовали, хотя и были слегка смущены. — Похоже, он знает ваш язык, но слушается только приказов на канакском. Хотя не говорит ни на том, ни на другом. Вообще никогда не говорит. Одно слово — дикарь.