Уильям Янг - Перекрестки

— Ты, Тони, как этот корень, — сказал Джек, прерывая его размышления, — и одному Богу известно, какой из тебя выйдет цветок. Пусть тебя не смущает, что ты еще корень. Без корня не будет и цветка. Цветок вырастает из того, что кажется неприглядным и бесполезным мусором.

— Так это и есть мелодия! — воскликнул Тони, начиная уже понимать что к чему, хотя и не вполне.

— Совершенно верно, — кивнул Джек, улыбаясь, — это мелодия.

— Так мы с тобой встретимся в будущем, Джек, в «жизни после»? — спросил Тони с надеждой.

— Безусловно! И ты сможешь увидеть меня совсем по-другому, уже как цветок. Пока что, являясь корнем и глядя на корни, тебе трудно представить, как это будет. То, как ты видишь меня сейчас, Энтони, это образ, сотканный из твоих воспоминаний, совместный плод памяти и воображения, созданный разумом на основе его собственных представлений о том, каким я должен тебе представляться. Ты корень, глядящий на корень.

— А каким я увижу тебя в «жизни после»?

— Это, возможно, прозвучит как беспардонное самовеличание, но то же самое можно сказать обо всех, кого ты встретишь там. Если бы ты сейчас мог увидеть меня таким, каким я являюсь в действительности, ты, возможно, пал бы ниц, охваченный благоговением и трепетом. Корень увидел бы цветок, и он бы этого не вынес.

— Ничего себе! — воскликнул Тони. — Да, и правда похоже на самовеличание.

— В «жизни после» осуществилось все лучшее, что было во мне заложено. Я стал человечнее, чем был на земле; во мне живет все то, чем является Бог. Ты пока еще слышал всего одну ноту из симфонии, видел одну из красок заката, слышал падение одной капли водопада. Ты укоренен в своей жизни и хватаешься за все, что создает у тебя ощущение выхода за пределы земного существования, а потому в твоем воображении все другие корни предстают как цветы.

Тони встал и принялся ходить по комнате взад-вперед.

— Джек, — признался он, — моя жизнь, которую я считал успешной, на самом деле подобна руинам, а ты пытаешься внушить мне, что под развалинами кроется невообразимая красота? Ты хочешь сказать, что я что-то значу? И хотя сейчас я обыкновенный уродливый корень, мне суждено вырасти в уникальный, необыкновенный цветок? Ты это имеешь в виду?

Джек кивнул и опять вытащил трубку.

— И, как я понимаю, это можно сказать о любом человеческом существе, рожденном…

— Зачатом!

— …о любом человеческом существе, зачатом на нашей планете и живущем в «жизни до»? То есть каждый из нас — это корень, из которого должен вырасти цветок? Правильно?

Джек опять кивнул. Тони подошел к нему, встал напротив и, положив руки ему на плечи, приблизил лицо к его лицу. Сжав зубы, он проговорил с горьким вызовом:

— Так зачем же существует все это дерьмо? Зачем эта боль, болезни, войны, потери, ненависть и мстительность, жестокость и зверство, невежество и тупость и тому подобное? — Зло принимает самые разные обличья, и, собранные вместе, они выглядели устрашающе. — Ты же знаешь, что мы обычно делаем с корнями, Джек. Мы их безжалостно эксплуатируем, уничтожаем и сжигаем, обращаемся с ними как с отвратительными ничтожными обломками, какими считаем и самих себя!

Замолчав, Тони отпустил плечи Джека и отошел от него. Тот выслушал все терпеливо, с непроницаемым выражением лица.

Тони подошел к окну и посмотрел сквозь стекло невидящим взглядом, затем взъерошил пятерней волосы. Повисла тяжелая тишина, разделившая собеседников, словно занавес. Джек нарушил ее:

— Страдания — неизбежная участь корней, — заметил он мягко.

— Не знаю, Джек… — отозвался Тони, опустив голову. — Я не уверен, что разгребу всю ту гадость, что у меня накопилась. Это большая и гадкая куча.

— Не беспокойся, дорогой мой, — ласково проговорил Джек. — Ты преодолеешь это препятствие, когда оно встанет у тебя на пути. Не забывай только, что ни одно доброе дело или воспоминание, ни один истинный, правильный, благородный и справедливый поступок не пропадет втуне.

— А как насчет всего «неправильного», злого и жестокого?

— Со всем этим может произойти настоящее чудо. — Джек покинул свое кресло, и Тони почувствовал его тяжелую руку на своем плече. — Бог каким-то образом может превратить все плохое, всю эту боль и утраты в нечто совершенно противоположное, в памятники и иконы доброты и любви. Это непостижимая тайна, но раны и рубцы действительно могут стать драгоценными воспоминаниями, а страшный окровавленный крест — символом немеркнущей любви.