Карл Тиллер - Замыкая круг

Позднее я стал думать, что мы с мамой просто использовали тебя, чтобы остаться вместе, когда наш брак дал трещину. По сравнению с родителями наркоманов, малолетних преступников или, скажем, анорексичных подростков у нас, что ни говори, было не много причин жаловаться и огорчаться, и я сам поражался, до какой степени мы, каждый по-своему, преувеличивали твои проблемы и делали ситуацию куда более серьезной, чем на самом деле. Заступаясь за тебя, я хотел показать себя достойным отцом и хорошим семьянином, и чем труднее мне было выглядеть так в твоих глазах, тем лучше я справлялся, и осознанно ли, нет ли, цель все время была одна: заставить маму понять, что на самом деле она хочет быть со мной, а не с Самуэлем.

В свою очередь мама, думал я, чересчур драматизировала твои проблемы потому, что хотела опять вернуться ко мне, после того как Самуэль обманул ее. Конечно, она и за тебя тревожилась вполне искренне, но когда Самуэль рассказал ей, что другая женщина ждет от него ребенка, мама стала все больше и больше превращать твои проблемы в задачу, которую мы с ней можем разрешить только сообща, задачу, которая объединит нас и поможет спасти брак, который она предпочла бы расторгнуть. Ведь чем больше я размышлял, тем больше уверялся, что она всерьез хотела меня оставить. Сидел в одиночестве, и думал, и находил все новые подтверждения. Непомерная неприязнь к Силье объяснялась, к примеру, тем, что «наглая и бесстыдная гулёна» обладала как раз всеми качествами, какие потребовались бы маме, чтобы уйти от меня к Самуэлю, и каждая встреча с Силье напоминала маме, чего ей недостает, мама попросту завидовала Силье — вот к какому выводу я пришел. Сходным образом обстояло и когда ты собрал коллекцию костей, а мама тебя выбранила: ты, мол, не выказываешь мне благодарности за все, что я годами для тебя делал. Мама была очень благодарна мне за то, что я избавил ее и тебя от жизни с Эриком, а поскольку та же благодарность мешала ей бросить меня и уйти к Самуэлю, ей было больно видеть, с какой легкостью ты можешь так поступить, и она завидовала этой твоей особенности.

Но в светлые минуты я смотрел на происходящее совершенно иначе. Трудности, через которые мы как семья прошли в пору твоего юношеского бунта, были, пожалуй, невелики по сравнению с тем, что довелось изведать другим, а если смотреть шире, мы долгое время были едва ли не беспардонно счастливы, потому-то проблемы и испытания казались куда масштабнее, чем на самом деле, так я считал. Вдобавок прошлое словно бы начало настигать маму. Детство ее прошло под знаком регулярных катастроф, и она вроде как засомневалась, может ли наша счастливая жизнь втроем продолжаться и дальше. Вроде как стала готовиться к новым грядущим катастрофам, а поскольку видела в твоих перипетиях начало подобной катастрофы, изнывала от страха и отчаяния. Самуэль не имеет к этому отношения, иной раз говорил я себе, он всего лишь временное увлечение, влюбленность, которая мало-помалу пройдет, как проходят все влюбленности.

Однако случалось, я ловил себя на мысли, что ты, Силье и Юн фактически вконец отбились от рук, пьянствовали и что наши с мамой тревоги не просто оправданны, но даже как бы и преуменьшены. К такому выводу меня привела в первую очередь Юнова попытка самоубийства. Нашла Юна его собственная мать, она страдала каким-то мышечным заболеванием и однажды ночью, когда проснулась и хотела принять болеутоляющее, заметила, что несколько склянок с таблетками исчезли. Она решила, их взял брат Юна, заходивший накануне вечером, как и их отец, он был наркоман, а если б не услыхала, что из Юновой комнаты доносится музыка, то, наверно, вообще бы к нему не пошла. Когда она появилась, он еще не успел заснуть, но таблетки уже начали действовать, и он, к счастью, был слишком вялый и плохо соображал, потому и не сумел помешать ей вызвать «скорую».

По-моему, никто из нас не понимал, насколько Юн уязвим, впечатлителен и обидчив и с какой легкостью он идет на поводу у тебя и Силье и клюет на ваши подначивания. Конечно, вы не виноваты, что он пытался покончить с собой, просто он отличался крайней ранимостью, а уж кто или что тому виной, я не знаю. Для тебя культ разрушительного был всего лишь этаким невинным исследованием себя самого и великих жизненных вопросов, а вот для Юна он стал пресловутой последней каплей, может, он хотел вдобавок произвести на вас впечатление, может, чувствовал себя ничтожным, а может, хотел показать, что именно он всерьез способен совершить то, о чем вы с Силье только рассуждали.