Мо Янь - Большая грудь, широкий зад

Те бросились помогать и чуть не споткнулись об ослиные ноги. Люй закатила глаза, а Фань Сань только головой покачал. В конце концов голову подняли достаточно высоко. Ослица распустила толстые губы и ощерила зубы — длинные, жёлтые. Фань Сань в это время вставил ей в рот рожок из коровьего рога и влил зелёной жидкости из бутылочки.

Шангуань Люй перевела дух.

Фань Сань достал трубку, набил её, присел на корточки, чиркнул спичкой, прикурил и глубоко затянулся. Из ноздрей у него поплыл сизый дымок.

— Японцы уездный город заняли, — проговорил он. — Начальника уезда Чжан Вэйханя убили, а его домашних изнасиловали.

— Тоже Сыма наслушался? — уточнила Люй.

— Нет, мой названый брат рассказал. Он там живёт за Восточными воротами.

— Через десять ли [18] Ли — мера длины, равная 0,5 км. правда уже не правда, — хмыкнула Люй.

— Сыма Ку отправил слуг на мост кострище устраивать, — вставил Шоуси. — И это, похоже, не выдумки.

— Чего серьёзного никогда от тебя не услышишь, — сердито зыркнула мать на сына, — а вот на выдумки горазд. Мужик ведь, детей целая куча, а всё не понять, голова у тебя на плечах или пустая тыква. Можно ведь поразмыслить: японцы — они же не без роду-племени, у каждого и отец, и мать имеется. Какая у них может быть вражда или ненависть к нам, простым людям, что они нам сделают? Бежать — так пуля всё одно догонит. А если прятаться, то до каких пор?

Отец и сын слушали, понурив головы и не смея пикнуть. Фань Сань вытряхнул пепел из трубки и прокашлялся:

— А ведь почтенная сестрица всё как есть по полочкам разложила, не то что мы — дальше своего носа не видим. После этих твоих слов прямо от сердца отлегло. И верно, куда бежать-то? Где прятаться? Я-то убегу, спрячусь, а своего осла, племенного своего куда дену? Они что две горы — где укроешь? На один день спасёшься, а на пятнадцать — не получится. Так что ну их, мать их ети! Нам бы сперва мулёнка вызволить, а там поглядим.

— Дело говоришь! — поддержала его Люй.

Фань Сань скинул куртку, затянул пояс и прочистил горло, словно мастер ушу перед схваткой.

— Вот и славно, Сань, вот и славно, уважаемый, — одобрительно кивнув, затараторила Люй. — После человека доброе имя остаётся, после дикого гуся — только крик. Спасёшь мулёнка — ещё бутыль с меня, буду в барабаны и гонги бить, славу тебе петь.

— Ерунда всё это, почтенная сестрица, — отмахнулся Фань Сань. — Разве не я позволил племенному обрюхатить вашу ослицу? Как говорится, что посеешь, то и пожнёшь. — Он обошёл ослицу кругом, потянул за торчащую маленькую ножку и пробормотал: — Ну что, родственница, вот и подошли мы с тобой к вратам ада. Туго тебе придётся, но ты уж не посрами почтенного Саня. Найдите-ка мне верёвку и жердину, — продолжал он, потрепав ослицу по голове. — Лёжа ей не родить, надо поднять, чтоб стояла.

Отец с сыном уставились на Шангуань Люй.

— Делайте, что велит почтенный Сань, — бросила она.

Те принесли что требовалось. Взяв верёвку, Фань Сань пропустил её под передними ногами ослицы, завязал вверху узлом и, скомандовал:

— Суй сюда жердину!

Шангуань Фулу повиновался.

— Ты сюда вставай, — указал ветеринар Шоуси. — А теперь оба нагнулись — и жердину на плечо!

Стоящие друг против друга отец с сыном наклонились и подставили плечи.

— Ну вот и славно, — удовлетворённо произнёс Фань Сань. — А теперь, не торопясь, по моей команде поднимаем, и чтоб выложились по полной. Получится — не получится, сейчас всё и решится. Больше эта животина вряд ли вынесет. Ты, сестрица, с заду становись, будешь помогать принимать, чтобы малыш не упал и не покалечился.

Он повернулся к ослиному крупу, потёр руки, разогревая, вылил всё масло из стоящей на жёрнове лампы на ладонь, растёр по рукам и выдохнул. Сунул руку в родовые пути, и ноги ослицы конвульсивно задёргались. Рука Фань Саня проникала всё дальше, пока не оказалась внутри по плечо, а щека прижалась к красноватому копытцу мулёнка. Шангуань Люй смотрела на него во все глаза с трясущимися губами.

— Так, господа хорошие… — выдавил Фань Сань приглушённым голосом. — Считаю до трёх, на счёт «три» поднимайте как можно выше. Тут речь о жизни и смерти идёт, так что не трусить и не отпускать. Ну, — нижняя челюсть у него почти упёрлась в ослиный зад, а глубоко проникшая внутрь рука, казалось, что-то ухватила, — раз, два, три!

Отец с сыном крякнули и с усилием начали выпрямляться. Тело ослицы повернулось, она оперлась на передние ноги, подняла голову, вывернула задние и поджала под себя. Вместе с ней повернулся и Фань Сань: теперь он лежал на земле чуть ли не ничком. Лица не видно, слышался лишь голос: