Януш Леон Вишневский - На фейсбуке с сыном

— Разумеется, я не назову имен и фамилий конкретных мужчин, чтобы они не вообразили себя неотразимыми и не перестали пытаться меня завоевывать, как делают это сейчас. Могу лишь сказать, господи Кинси, что среди них нет моего отца, а также моих братьев Джованни и Чезаре.

Намек Лукреции на ее мнимый инцест был всем понятен. Она ведь до сих пор от этих подозрений не очистилась, хотя открытые в девятнадцатом веке архивные материалы свидетельствуют, что со своим отцом и братьями Лукреция Борджиа в связь, по-видимому, не вступала. Если это когда-нибудь окончательно докажут — одновременно это реабилитирует папу Александра VI, так как Лукреция была его дочерью, рожденной его любовницей Ваноццы де Каттанеи (которая зачала Лукрецию еще в те времена, когда Александр был кардиналом).

Конечно, тема инцеста Лукреции, да еще не с кем попало, а с папой римским, для Кинси слишком лакомый кусочек, чтобы упустить случай об этом поговорить, поэтому он довольно подробно рассуждал о сожительстве между членами семьи, ссылаясь на свои многочисленные данные, однако вынужден был признать, что случай связи дочери с отцом, вознесенным на папский престол, в своем роде единственный и неповторимый. Ссылаясь на научное любопытство, он спросил прокурорским тоном, правда ли, что 31 августа 1501 года, будучи законной супругой своего третьего по счету мужа Альфонса Д'Эсте, герцога Феррары, Лукреция участвовала в оргии в апартаментах римского Апостольского дворца, организованной ее братом Чезаре, и правда ли, что ее отец, папа римский, был на это мероприятие приглашен. Кинси интересовало число приглашенных на вечеринку проституток, а также правда ли, что брат Лукреции Чезаре именно там подцепил сифилис.

При этом Кинси предостерегал от желания «бросать камни», ибо у историков нет единого мнения: одни считают все это доказанной истиной, другие — недостоверными выдумками. Сам Кинси в оргиях ничего недопустимого не видит, поэтому он убеждал Лукрецию в прямом эфире, что было бы неплохо, если бы она поделилась пикантными подробностями, ибо «это могло бы быть необыкновенно интересно» и зрителям — историкам Возрождения, и зрителям-сексологам, и зрителям из народа, которые хотели бы знать, является ли то, что показывает в своем скандальном фильме «Калигула» автор, неосуществимой мечтой режиссера и сценариста или все-таки это имеет какое-то отношение к правде. Лукреция темы оргий ни единым словом не затронула, но зато в довольно длинной речи коснулась собственной репутации, точнее — ее отсутствия по вине историков. Она заявила, что венецианский дож Джироламо Приули, который назвал ее «самой выдающейся куртизанкой Рима», и вторящий ему Матараццо из Умбрии неправы. Такой комплимент «нужно было в Риме тех времен заслужить, а я ведь была обычная девка с тремя мужьями и любовниками, которых можно перечесть по пальцам одной руки. А это, по стандартам Рима шестнадцатого века, даже меньше, чем ничего». Так что если бы не происхождение и высокий уровень тестостерона в крови ее отца, была бы она сегодня никому не известной обычной римской обывательницей.

В этот момент вмешался Болеслав Лесьман, мол, разговор слишком удалился от темы любви, против чего он решительно протестует, ибо его душа, душа поэта, не позволяет ему промолчать. Все посмотрели на него снисходительно-заинтересованно. Росточком-то он не вышел, как известно, всего-то 155 сантиметров, поэтому всегда подкладывает под ягодицы высокую подушку, чтобы не выглядеть на диване совсем мелюзгой. Его страдания по поводу роста были хорошо известны всем его приятелям и многие вспоминали, что он готов был бы отдать свой талант за несколько дополнительных сантиметров. Какое же счастье, что этого не случилось, ведь тогда не было бы стихотворения «В зарослях малинника», а Ты сам знаешь, сыночек, в таком случае мир не был бы столь прекрасен. Это, наверное, единственное стихотворение, которое Твой отец, Леон, готов был слушать в минуты умиления. И я засовывала язык ему в ухо, а когда вся кожа его покрывалась пупырышками, шептала:

И Леон тогда забывался и начинал заново исследовать карту моего тела, хотя она была ему слишком известна, словно хотел себе что-то напомнить, словно это был наш первый или, скорее, самый последний первый раз. Так что с точки зрения моей эротической жизни, мне Лесьмана есть за что благодарить.