Валерий Попов - Плясать до смерти

— Я с тобой, Настя! — вырвалось у меня.

Резко остановилась, словно сказанное мною страшнее всего.

— Нет, отец! Умоляю! Я должна разобраться сама!

— В чем, Настя?

Ответа не было. Да и откуда ему быть?

— В жизни! — наконец проговорила она.

Такая — жизнь? А какая? Другой, видно, нет! Но точно уже не хочет быть под нашим дырявым крылом.

— Настя! Впервые с тобой… в отчаянии говорю! В нашем семействе это как-то было не принято. Честно скажу: довела!

Даже не знал, что так разволнуюсь. Дыхание встало! Злостное влияние спирта «Рояль»?

— Что ты вообще знаешь о моей жизни? И хочешь ли знать? — проговорила она. Боюсь, что того, на что она намекает, я и знать не хочу.

И пошла!

— Стой! — уже яростно схватил ее за плечо. Каменная!

Попробуем спокойно.

— Настя. Не уезжай. Понимаешь, если ты уедешь сейчас, то уже не вернешься!

«Памятник» ожил! Я тоже владею сильными средствами. Кинула заинтересованный взгляд. Что значит «не вернешься»? Угроза?

— Наша любимая, добрая, умная, веселая дочка уже не вернется. Она исчезнет. А будет кто-то совсем другой. Чужой. И, честно тебе скажу, опасный.

Этот «заряд» она «растворяла» минут пять. Однако растворила. «Агрессивной кислоты» для этого в ней оказалось достаточно. Или спирта «Рояль»?

— Я все поняла, отец! — холодно проговорила. — Прощай!

Я не двигался. «Рояль» и меня придавил.

— Рикки! — рявкнула она так, что даже я вздрогнул.

Вот умный… чуть было не сказал «человек». И точно — человечнее многих из нас! Ведет себя, во всяком случае, как абсолютно нормальный. Моментально выкинув из своей кудрявой головы всю чушь и ахинею, которой забивал нам головы в городе, подался в блаженство. Лежал кверху брюхом на мягкой душистой травке, раскинув свои короткие мохнатые лапки, вдыхал наслаждение. Вот «голова»!

Услышав свое имя, вздрогнул, но не поднялся. Только застыл. Неужели счастью конец? И эти глупые создания — люди опять потащат его в какую-то дрянь?

Увы! Настя резко кинулась к нему, задрала башку, нацепила ошейник. Рикки уперся, шерстка на шее задралась ошейником. Чувствовал, что волокут его из этого рая на казнь и больше он сюда не вернется? Собаки чуют лучше, чем люди.

— Пса-то за что? — вырвалось у меня.

— Рикки! Рядом! — Поволокла за собой, злобно дернув поводок.

Поплелся за ней. Оглянувшись, я заметил, что, как завороженные, идут все! Кроме, разумеется, Тима. Который занимался.

Настя остановилась у поворота.

— Настя! Вернись! — Это крикнула Нонна.

Блеснули слезы. Настя отвернулась и, волоча упирающегося пса, пошла к станции.

«Пса-то я точно больше не увижу», — пришла почему-то мысль.

Улица, ведущая к станции, была забита по горло пылью, просвеченной солнцем.

Обернулся лишь пес.

Осушив «Рояль», на другое утро мы в жутком «сушняке» потянулись на станцию.

Кузя вдруг тормознул у Дома творчества.

— Остаюсь! Хоть что-то сделаю в жизни!

И с легким набором инструмента скрылся в корпусе. Алла не возражала. Кузя сделал себя узником идеи, и его нельзя за это не уважать. Лишь минутой неподвижности и молчания мы проводили его.

А у меня нет идеи. Вернее, Настя моя идея. Как она — так будет и все.

Продавленная колея и сросшиеся наверху липы образовали овал — и в нем явился еще персонаж: ноги колесом, руки почти до земли, огромная голова. Занял почти весь овал. Широко шагает! Но не в длину, а как-то больше в ширину.

Что-то в родное в нем! Защемило… Ба, да это герой моего романа Евлампий, хранитель здешних мест.

— Здорово, Евлампий! И прощай.

Вряд ли о тебе напишу.

Из автобуса вышли у дома. Дом стоит. Это уже обнадеживает. Настенька уже целый день ведет самостоятельный образ жизни, а дом цел!

Дом, правда, большой: тянется в безнадежную даль на полкилометра, так что Настя для первого дня вполне могла ограничиться нашей квартирой.

Стекла блестят на солнце. Значит, они есть? Поднялись лифтом. И двери есть!

С остальным было хуже: только двери открыли, чуть нас не выдуло сквозняком! Значит, стекла не все. Да вон же они и валяются. «К сожаленью, день рожденья только раз в году». А то бы тут вообще ничего не осталось.

— Ал-ле! — Я бросил клич.

Даже Рикки не воет. Только ветер! Тащит какой-то неприятный сор, окровавленные бинты, катит «Рояли».

Да! Если здесь и было веселье, в это как-то плохо теперь верилось. Подарков имениннице тоже не наблюдалось. Господи, что же за жизнь?! Куда же все делось? Осталось там? В том городе? Или в другой жизни?