Мысль материальна: мгновением позже, как я отобрал у нее сигарету, моя радость, взяв в очередной раз сигарету из губ, разгибает руку, и остаток белой тонкой гильзы выпадает из ее пальцев. Именно выпадает: она просто разжимает пальцы, не прикладывая никакого усилия к исчезновению из ее жизни ставшей ненужной вещи. Многие женщины делают так — словно и в избавлении от окурка желая ощутить свою высокую ценность, — но если до других мне нет дела, то высокомерная небрежность Евдокии оказывается мне болезненно неприятна: вот так же и со мной она в свою пору? Ведь когда-то, рано или поздно, это должно произойти.
Впрочем, пока она еще моя и идет ко мне на свидание.
В следующий миг, как окурок оказывается на асфальте, Евдокия замечает меня. Она идет по Большой Никитской от Кремля, точнее, от своего факультета на Манежной, уже пересекла внутреннюю сторону Бульварного кольца, а я стою на углу тротуара с внешней стороны кольца, между нами лавина машин — им горит зеленый свет, и они едва не толкаются боками, стремясь проскочить перекресток, пока можно. Евдокия замечает меня, и ее рука, только уже без сигареты, снова взлетает вверх, она машет мне, лицо в блеске улыбки, а оттого, что так высоко вскинула руку, наружу выскакивает и светит умопомрачительно соблазняющим ремешком полоска живота над джинсами. Это теперь такая мода — пониженная талия у женских брюк, да еще короткие курточки, едва до пояса, и девушки ходят по улицам, сверкая пупками. А на улице мороз, пусть небольшой, градусов шесть, но это же все равно мороз, заниженные талии — не для наших зим, и под джинсы надо надевать теплые рейтузы, девочки, вам же рожать! Это я, забывшись, время от времени и говорю моей радости и всякий раз получаю один и тот же ответ: ты обалдел? все так ходят, а я буду будто старуха?
Ревущая моторами машинная лавина замирает перед светофором, моя радость соступает с тротуара на проезжую часть, еще десяток секунд — и я обнимаю ее. Мы с ней пересекаем Малую Никитскую и оказываемся перед сверкающе-мраморной бело-воздушной ротондкой, стоящей на самой оконечности округлого мыса, образованного слиянием Малой Никитской с Большой. Внутри ротондки на постаменте — маленький, какой-то невзаправдошный Пушкин в цилиндре с невзаправдошной кукольной Натали. Пушкин рядом с этой Барби девятнадцатого века так похож на игрушечного чертика, что хочется обойти его и посмотреть сзади — нет ли у него и в самом деле хвоста.
— Какая прелесть! — останавливаясь около ротонды, восклицает Евдокия.
Да уж прелесть. Надо обладать изумительным вкусом, чтобы сообразить эдакое творение. Втискивать гиганта в такую игрушечную ротонду. Если б его героев…
Но я предпочитаю не воспитывать эстетический вкус моей радости. Чтобы не оказалось себе дороже.
— Прелесть, — соглашаюсь я.
— А это что за исторический памятник? — показывает Евдокия на Вознесенскую церковь, стоящую в «материковом» конце засыпанного снегом пустынного мыса.
— А это тот самый храм, в приделе которого Пушкин венчался с Гончаровой, — сообщаю я.
— Что ты говоришь?! — снова восклицает Евдокия. — Давай зайдем. Читала — Пушкин с Гончаровой сочетались браком в приделе церкви, тогда еще недостроенной, а это, оказывается, вот где! Почему ты меня не приводил сюда раньше?
— На машине сколько раз проезжали, — напоминаю я.
— На машине — это совсем другое, — моя радость тверда в своих убеждениях. — Так мы заходим?
Я ловлю себя на воспоминании, как просил Костю Пенязя помолиться.
— Давай зайдем, если открыто, — соглашаюсь я.
Внутри церковь поражает неожиданным простором, громадным объемом воздуха над головой — глядя снаружи, и не скажешь, что она так велика. Странное ощущение дома возникает во мне. Не в смысле крыши над головой, житейского пристанища, а дома — духовного крова, и во мне оживает то детское ощущение, что храню в себе уже более полувека: зимним вечером на ледяной горке — катушке, как говорили у нас на Урале, — я поднял голову, взглянул на звездное небо и вдруг на миг словно вышел из самого себя, очутился там, среди звезд…
Волнение мое так велико, что я не могу удержать его в себе и говорю о посетившем меня ощущении Евдокии. Однако она не проявляет к моим словам интереса.
— А где этот придел? — спрашивает она. — Ну где Пушкин с Натальей Гончаровой венчались.
У нее свои переживания. Свой интерес.
— Да Бог его знает где, — отвечаю я. — Какое это имеет значение.
— Нет, ну раз мы здесь, то уж хотелось бы понять, — настаивает она.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу