Анатолий Курчаткин - Полёт шмеля

— Довольна, да?! — блажу я задушенным криком, волоча ее в глубь квартиры. — Чтоб ни клочка, ни мокрого места, в пыль растереть, в прах — да?! Костя в реанимации, не знаю, будет ли жив, не выживет — ты ответишь! Узнаешь, как ночь длинных ножей устраивать!

Такое вот рвется из меня, вылетая, словно из автомата, поставленного на стрельбу очередями. «Ночь длинных ножей» — надо же сравнить: расправу Гитлера с ремовскими штурмовиками и нападение этих громил на Костю! Возможно, она не одна в квартире, кто-нибудь там сидит-лежит-прячется в спальне, на сокровище гетеры всегда найдется охотник, но мне плевать, что кто-то там может быть, мне все равно, есть там кто или нет!

— Что? Ты что! В чем я… что Костя? — ошарашенно лепечет Балерунья. И начинает вырываться из моих рук: — Пусти! С ума сошел! Мне больно! У меня будут синяки! Пусти!

Но пусть она вопит что угодно — хрен я ее отпущу! Она больше не может крутить мной и вертеть, она для меня больше никто-ничто, ее сокровища больше не волнуют меня, пошла она со своими сокровищами!

— Гадина! — хриплю я, продолжая тащить ее по квартире — подальше от оставшейся стоять распахнутой двери. — Сука! Змея! Урыть захотела? Чтоб я на рее с петлей на вые?! — Я распахиваю ею оказавшуюся на пути дверь, мы попадаем в гостиную, и тут, сделав еще несколько шагов, я швыряю ее на диван. — Что ты устроила, ты соображаешь? — наклоняясь над нею, реву я. — Что тебе от этих денег, что я получил? Где я их возьму? Ответь! Ты их требуешь — вот ответь: где мне их взять?!

— Подожди, подожди, подожди, — отстраняясь от меня, вжимаясь в подушки спинки, успокаивающе покачивает выставленными перед собой руками Балерунья. — Давай спокойно. Ничего я не требовала, клянусь! Зачем мне твои деньги. Кто их от тебя требует?

Я смотрю на ее утреннее, с припухшими после сна глазами, не тронутое косметикой лицо, и моя затуманенная от скверной ночи в машине, войлочно-ватная от всего происшедшего вчера, тупая башка начинает медленно варить. Да, конечно же, маловероятно, что она сказала этому Евгению Евграфовичу: пусть отдает! Она потребовала отлучить меня от кормушки — вот, вероятней всего, и все, а уж остальное — не ее инициатива. Что-то вроде понимания этого промелькивало во мне и до того, но вчера вечером меня так переклинило от желания увидеть ее и как следует встряхнуть, что я перестал соображать по-нормальному.

— Тогда вот что, — медленно произношу я, ощущая себя вынимающим каждое слово откуда-то из самой печени, — можешь этому своему, — я не произношу имени Евгения Евграфовича, — велеть отстать от меня?

Ответ ее следует не сразу. По выражению ее лица я вижу: она высчитывает. Высчитывает-рассчитывает: сыграть со мной честную игру или схитрить?

— Могу попробовать, — говорит она.

«Могу попробовать»! Такой вариант меня не устраивает. Тем более что я не знаю наверняка, чья тут в действительности инициатива — потребовать от меня деньги. Вдруг она все же исходит не от самого Евгения Евграфовича.

— Дай мне телефон Жёлудева, — говорю я.

— Кто такой Жёлудев? — спрашивает Балерунья.

Она в самом деле не знает? Или начинает хитрить?

— Шеф твоего Евгения Евграфовича.

— А-а! — тянет она, проглотив «твоего Евгения Евграфовича», чего не простила бы мне в прежние времена. — Дмитрий Константиныч?

— Дмитрий Константинович, — подтверждаю я.

— Его координат у меня нет, — разводит руками Балерунья.

— Доставай, — я киваю в сторону телефонного столика около двери в гостиную.

Но у Балеруньи возникает какая-то иная мысль.

— Позволь встать, — упирается она мне в грудь ладонями. — Мне нужно в спальню.

Возможно, она бы не хотела, чтобы я шел за ней. Но уж нет, куда она — туда и я, только вместе, даже если в спальне у нее сам президент вместе с премьер-министром (чему я не особо и удивлюсь).

Спальня, однако, пуста. И по постели видно, что Балерунья провела ночь в одиночестве.

— Извини! — с ироническим пафосом говорит она, открывая ящик комода. Запускает руку в гущу лежащего там нижнего белья и вытаскивает сложенный в несколько раз большой, ватманской плотности лист. — Пожалуйста! Смотри! — передает она мне лист.

Я беру, разворачиваю — это список всех управлений, отделов и подотделов государевой службы, со всеми телефонами — городскими, внутренними, вертушечными. Такая вещь среди трусиков с лифчиками — конечно же, довольно забавно. Хотя, может быть, и достаточно символично.

Искать Жёлудева долго мне не приходится. Его должность и фамилия выделены отдельной строкой и набраны жирным шрифтом — он не рисовался, когда говорил мне, что и сейчас востребован. Звонить ему надо бы по вертушечному номеру — тогда он сам снимет трубку, — но где взять вертушечный аппарат?