Ален Боттон - Искусство путешествовать

Рисование немилосердно открывает нам глаза, по крайней мере, на нашу собственную слепоту относительно подлинного внешнего облика окружающих нас вещей. Взять хотя бы элементарный пример — деревья. В одном из разделов «Основ рисования» Раскин, опираясь на собственные иллюстрации, демонстрирует разницу между тем, как мы обычно представляем себе ветки деревьев, и тем, какими мы начинаем их видеть, взяв руки карандаш и бумагу: «Ветки отходят от ствола вовсе не как попало и не как им вздумается. На самом деле они начинают расти примерно в одно время, получив единый импульс от той или иной зоны в стволе. Таким образом, более правильным схематичным изображением условного дерева можно считать изображение с рисунка 1б, а не то, что показано на рисунке 1а. Кроме того, следует отметить — это показано на рисунке 1б, — что все последующие ответвления от крупных сучьев останавливают свой рост таким образом, что их крайние точки образуют в итоге замкнутую геометрическую фигуру достаточно правильной формы, которую на плоскости можно условно передать овалом. Помимо этого, необходимо сказать, что схематичная форма каждой отдельной ветки скорее тяготеет к тому, что изображено на рисунке 2б, а не 2а. При этом эта форма тяготеет к структуре, образуемой зрелым плодом капусты брокколи».

Рисунок 1а, 1б, 2а, 2б. Джон Раскин. Ветви. Фрагмент из «Основ рисования». 1857 г.

За свою жизнь я видел немало дубов, но только проведя час в попытках зарисовать одно такое дерево в Лангдальской долине (даже малолетний ребенок, наверное, устыдился бы показывать родителям то, что получилось у меня в результате тяжких трудов), я действительно стал понимать, чувствовать и по-настоящему запомнил, чем эти великаны так красивы и чем отличаются от других деревьев.

Еще одно преимущество, которое дает человеку искусство рисования, заключается в осознанном восприятии причин, по которым мы находим привлекательными те или иные ландшафты или здания. Мы можем найти объяснение собственным вкусам и предпочтениям. В процессе рисования мы разрабатываем собственную «эстетику», то есть способность делать обоснованное умозаключение относительно того, что является прекрасным, а что уродливым. Мы можем с большой точностью сказать, чего, например, не хватает зданию, которое нам не понравилось, и что именно делает красивым сооружение, которое пришлось нам по вкусу. Мы оперативно и аргументированно проводим анализ того, что производит на нас впечатление при созерцании того или иного ландшафта («сочетание обнаженного песчаника и предзакатного освещения», «упорядоченность деревьев, выстроившихся вдоль берега реки»). От жалкого «мне это нравится» мы можем довольно быстро перейти к вполне убедительному «мне это нравится, потому что…». Следующим шагом на этом пути являются обобщающие суждения о том, что можно считать привлекательным. Пусть даже наши умозаключения предположительны, рано или поздно для своих формулировок мы прибегаем к аргументам, относящимся к базовым законам эстетики: лучше, когда свет падает на объект сбоку, а не прямо сверху; серый хорошо сочетается с зеленым; чтобы улица казалась гармонично застроенной и просторной, высота построенных на ней домов не должна превышать ее ширину.

Воспоминания, подкрепленные систематизированными знаниями и осознанными суждениями, надолго остаются в человеческой памяти. Следовательно, человек уже не станет царапать свое имя на колонне Помпея для того, чтобы не забыть этот великолепный памятник. Раскин был твердо уверен, что рисование позволяет человеку надолго запечатлеть в памяти «тающее облако, трепещущий лист, мимолетную игру света и тени».

Джон Раскин, Бархатный краб, ок. 1870–1871 гг.

Подводя итог четырем годам преподавания и написания учебников по рисованию, Раскин объяснял, что главным побуждающим мотивом для него было желание «направлять внимание человека непосредственно на красоту, созданную Богом в материальном мире». Наверное, стоит процитировать целый абзац, в котором Раскин на конкретном примере показывает, что именно он имеет в виду, когда произносит столь амбициозные слова: «Представим себе двух человек: они вместе выходят на прогулку. Один из них — хороший рисовальщик, другой же рисовать не умеет и не любит. Предположим, что они оба идут по зеленой аллее. Уверяю вас, эти двое увидят окружающий мир совершенно по-разному. Один увидит дорожку и деревья. Он, конечно, отметит, что деревья — зеленые, но задумываться над этим, разумеется, не станет. Он увидит, что солнце светит и что солнечные лучи, пробивающиеся сквозь зеленую листву, дают очаровательный визуальный эффект. И это все! Что же тогда увидит тот, кто умеет рисовать и любит этим заниматься? Его глаза привыкли смотреть на мир, выискивая в нем прекрасные черты. Кроме того, он приучил себя осмысливать красоту и пытаться проникнуть в ее устройство, чтобы увидеть, из каких деталей и фрагментов состоит красивая вещь или явление. Этот человек поднимет голову и увидит, как солнечные лучи тонкими струйками — словно вода из душа — льются сквозь зеленые листья, наполняя воздух изумрудным свечением. Он увидит, что тут и там из сплошной зеленой массы крон торчат ветки и сучья. Он увидит, как сверкает под ногами, словно усыпанный алмазами, изумрудный мох и невероятно красивые по форме и цвету лишайники. Белые и синие, лиловые и красные — все они вносят свой вклад в создание великолепного одеяния красоты. Затем он обратит внимание на дуплистые старые стволы и узловатые, причудливо переплетенные корни, впивающиеся в отлогий берег реки, торфяной склон которого словно выложен густой многоцветной мозаикой из полевых цветов. Разве все это не достойно быть увиденным и запомненным? Тем не менее человек, не умеющий и не любящий рисовать, просто пройдет по зеленой аллее, а когда вернется домой, не сможет толком ничего рассказать о прогулке, не сможет вспомнить ничего интересного и лишь кратко „доложит“, что прошел туда и обратно такой-то дорогой».