Андрей Шляхов: Доктор Данилов в МЧС

– Спасибо, не надо, – огрызнулся Полянский. – Только вот не вижу сходства между советами. Я даже в каком-то кино видел, как старый музыкант перед смертью играл на скрипке лежа.

– Хорошая аналогия, – рассмеялся Данилов. – Молодец, Игорь, уел меня по полной, крыть нечем. Только не говори, что ты ляпнул это без всякой задней мысли, не порти впечатление.

– Да я не то хотел…

– Я же просил тебя не портить впечатление! – напомнил Данилов. – Все, решено: на смертном одре непременно сыграю на скрипке. Надо бы разучить что-нибудь подходящее, жалостливое.

– «Реквием»? – уточнил Полянский.

– «Реквием» на одной скрипке – профанация, приправленная изрядной долей глумления, – покачал головой Данилов. – Да и длинный он, «Реквием»-то, надоест играть, да и слушателей замучаешь. Нет, последняя песня должна быть пронзительной, но короткой. И непременно сложной в исполнении, ведь ничего больше уже не сыграешь… Например, Тартини, «Sonate du diable» («Дьявольская соната») или хотя бы из Корелли.

– Что-нибудь этакое, заунывное…

– Заунывное – это, пожалуйста, на саксофоне, – слегка нахмурился Данилов. – Скрипка не может быть такой. Печальной или, как чаще говорят, лиричной – да, но не заунывной. Заунывный – про духовые инструменты. Чего ты улыбаешься?

– Да просто представил, как сидит сейчас где-нибудь саксофонист и рассуждает о том, что заунывными могут быть только смычковые инструменты! – рассмеялся Полянский.

– Возможно, – согласился Данилов. – Кому что нравится. Да, вот что, не пора ли нам доесть все, что ты так бодро натаскал, и перейти к десерту?

– А что у нас на него? – полюбопытствовал Полянский.

– Кофе и коньяк. Можно вместе, по отдельности или выбрать что-то одно, только предупреждаю, что запасы коньяка, в отличие от кофе, ограничены.

– Самого вкусного всегда бывает мало, – ответил Полянский. – Так, что тут я еще не пробовал?..

Под коньяк Полянский вспомнил, что он как-никак большую часть своей трудовой биографии провел на одной из кафедр Научно-исследовательского института питания РАМН, и стал нахваливать Данилову кафедральную жизнь.

– Спокойная работа, никаких ночных бдений. Да что это я, там и вечерних не бывает. Вокруг – культурные люди, не быдло какое-нибудь. Всегда есть возможность подработать. Опять же – научный рост, репутация, всякие поездки на симпозиумы и конгрессы…

– Никогда не слышал от тебя сразу столько хорошего про кафедральную жизнь, – не выдержал наконец Данилов. – Обычно ты характеризовал ее в минорных тонах. Так когда же ты врал: тогда или сейчас?

– Никогда, – улыбнулся Полянский. – Я вообще очень редко вру, если ты успел заметить. Просто тогда я больше внимания уделял мелочам, шел на поводу у эмоций. Теперь, по прошествии времени, я вспоминаю кафедру с тихой печалью. Ностальгирую, можно сказать. Недавно в гости заезжал.

– Даже так?

– Да, – подтвердил Полянский. – Привыкаешь же к людям, к месту…

– К начальству…

– А что руководство? – пренебрежительно скривился Полянский. – Оно везде одинаковое. У начальства свои цели и задачи, у нас – собственные. Непримиримые противоречия. Только на кафедре, знаешь ли, все как-то душевнее и проще, нежели в крупном медицинском центре, особенно с учетом того, что весь высший менеджмент в – иностранцы.

– Что, достали? – посочувствовал Данилов.

– Да нет, просто истина познается в сравнении.

– Что имеем – не храним, потерявши – плачем?

– Не совсем… Просто время сглаживает острые углы, из памяти выветриваются досадные мелочи и ты начинаешь смотреть на вещи более глобально, что ли.

– Жалеешь, что ушел?

– Переживаю, что не защитил докторскую, – вздохнул Полянский. – Доктором наук быть всегда лучше. Работая на кафедре, защититься всегда проще.

– Странно, – удивился Данилов, – раньше ты говорил, что твой заведующий намеренно тормозит все докторские, потому что боится молодых соперников.

– Было и такое, но при большей настойчивости с моей стороны… Ладно, чего уж там, старуха История не знает сослагательного наклонения. Ты, Вова, если вдруг тебя занесет нелегкая на кафедру, не расслабляйся и ворон не лови. Поставь себе четкий план: три года на кандидатскую, три года на докторскую и придерживайся его неукоснительно.

– И еще три года на то, чтобы пролезть в академики. Гладко было на бумаге, да забыли про овраги… (Несколько искаженная строка из «Песни про сражение на реке Черной» Л.Н. Толстого, ставшая крылатым выражением. В оригинале: «Гладко вписано в бумаги, да забыли про овраги, а по ним ходить».)