Иэн Бэнкс - Песнь камня

Закончив, я оглядываюсь, но вас с лейтенантом нет. Солдаты и их пошатывающиеся завоевания аплодируют, затем мужчины наваливаются на меня, хватают, связывают руки и ноги вышитой тесьмой от колокольчиков для вызова слуг и напяливают на голову шлем от стоящих у стены доспехов. Запертое в шлеме, мое дыхание отдается в ушах; я обоняю собственные выдохи, и пот, и металлический аромат древности. Обзор сужается до крошечных прорезей решетки в старинной стали. Голова бренчит изнутри о металл, когда они поднимают меня и волокут, связанного, во двор, где меня раскачивают, крутят, и картина дико вращается, — пушка мерцает в огнях прожектора, костра и отблесков на брусчатке. Они поднимают черную чугунную решетку над колодцем, гремят цепями, выуживая бадью, ставят ее на грубые булыжники, обрамляющие отверстие, и запихивают меня внутрь — край бадьи врезается в спину, а колени упираются в подбородок. Потом с хохотом сталкивают меня в колодец, сначала придерживают на веревке, затем роняют. Я легко лечу; гремит цепь, и свистит ветер.

Удар вышибает из меня сознание; меня бьет об стену затылком, потом лбом, сначала воспламенив полосу огня через спину, затем пронзив нос копьем боли.

Я сижу, ошеломленный, а вокруг булькает вода.

Я смутно осознаю боль, холод и вкус металла.

Оцарапанный, оцепенелый, пытаюсь покачать головой — сижу на деревянном троне, что восстал среди илистых остатков вод из этой дыры ушедших, на троне, что замер на скрытом постаменте из булыжников, не меньше века душивших сие украшение, — все еще в железной короне, в изодранной мантии непритязательного призвания. Вода сочится вокруг меня, подо мною, леденя и истощая.

Гляжу вверх, обзор закрыт железной маской.

Однажды я уже был здесь, в ранней юности. Ребенком. Хотел заглянуть за небеса.

Я где-то прочитал, что из достаточно глубокой дыры в ясный день можно разглядеть звезды. Ты была в замке, приехала с редким визитом. Я уговорил тебя помочь мне с моим планом; ты смотрела, широко раскрыв глаза, прижав кулак ко рту, как я поднимаю бадью, ставлю ее на парапет и забираюсь внутрь. Я попросил меня отпустить. Дальнейший спуск оказался ощущением едва ли менее сильным, нежели то, которому подвергли меня солдаты лейтенанта. Я не сделал поправку на выросшую тяжесть бадьи, на твою слабость или склонность отходить и позволять случаться должному случиться. Держа ручку, ты слегка напряглась, когда я столкнул бадью с каменного края колодца. Лишившись поддержки парапета, я тотчас нырнул. Ты тихонько взвизгнула, сначала попыталась ручку удержать — она дернулась и приподняла тебя на цыпочки, — а потом отпустила.

Я упал в колодец. Ударился головой. Увидел звезды.

Тогда до меня не дошло, что я, в некотором роде, осуществил свой план. Я увидел огни — странные, смутные и причудливые. Лишь потом я связал визуальные симптомы того падения и стилизованные звезды и планеты, которые обычно видел в комиксах, когда герой получал аналогичный удар. Тогда же я сначала просто оцепенел, затем испугался, что утону, затем успокоился, поняв, какая мелкая вода под бадьей, и наконец одновременно разозлился на тебя за то, что меня отпустила, и испугался, что скажет Мать.

Высоко вверху ты склонилась над колодцем — силуэтом. Так четко очерченная, что я различал, как ты отводишь волосы, чтобы они не коснулись камней или веревки. Ты окликнула меня, спросила, все ли со мной хорошо.

Я наполнил легкие воздухом и открыл рот, чтобы заговорить, закричать, и тут ты позвала снова, в голосе зазвенела нотка растущей паники, и от этого оклика слова застряли у меня в горле. Я посидел, секунду подумал, затем медленно забрался обратно, свернулся в бадье, не говоря ни слова, лишь закрыл глаза и вяло открыл рот.

Ты позвала опять — с ужасом в голосе. Я лежал неподвижно, чуть приоткрыв веки, чтобы видеть тебя сквозь листву ресниц. Ты исчезла, зовя на помощь.

Секунду я подождал, затем поднялся на ноги, стал тянуть за цепь — она превратилась в веревку, а потом на деревянном барабане колодца закончилась и она. Череп гудел, однако я, судя по всему, остался невредим. Я натянул веревку и обхватил ее ногами, намереваясь достичь чумазых камней колодезного зева. Я был молод и силен, веревка новая, а колодец — не глубже рва. Я быстро подтягивался, пробиваясь наверх, затем перебрался через край и приземлился на дворовую брусчатку. Я слышал срывавшиеся на крик, взволнованные голоса, что приближались от главного входа в замок. Я помчался в противоположную сторону, в переход под старым караульным помещением, ведущий к мосту через ров, и спрятался там в тени.