Владимир Крупин: На днях или раньше

Она знала, что и он не спит, когда потихоньку ворочалась, и старалась неслышно дышать.

Через три дня он принес новость, он просил, и удачно, ее переводили лечащим врачом в стационар. Конечно, врачи, как только могли, уходили из участковых, и она часто жаловалась на перегрузку, но тут вдруг воспротивилась, стала говорить, что кому-то надо и в участковых быть, не всем же в спецполиклиниках трех больных в неделю принимать, надо кому-то и по тридцать за полдня. Почему-то стала упрекать:

— Ты о другом бы подумал: как нагрузку распределить, а не о том, как жену пристроить.

— Я думал не о тебе, а о твоем здоровье.

— Спасибо. — И жестоко и несправедливо добавила: — О своем позаботься.

В обед, заканчивая с Наташей еще ту коробку конфет («Как все ординарны, — сказала Наташа, — ум дальше подношения конфет не идет, я весь желудок шоколадом испортила»), заканчивая конфеты, Нина напомнила об Анатолия.

— Уж прости, — весело ответила Наташа, — нормальный юноша, немножко торопливый, но это пройдет. К тебе не вернется, эти юноши щепетильны.

— Ты хочешь женить его на себе?

— Зачем? Пусть он женится на ком хочет, да он и дружит с какой-то, пусть женится. А ко мне вернется в будущем. Все они вспоминают о своих прежних любовях, когда у жен беременность и они противны женам. Так что тебя он забудет, меня никогда.

Но ты можешь сказать ему, что мне ничего не нужно, только… нет, противно!

Усмехнувшись, Наташа вытащила из сумочки круглый пузырек лака для ногтей.

— Угадай, сколько стоит? «Королевский».

— Мне сейчас до того? — упрекнула Нина.

— Обязательно до того. Дай руку. Дай, Нин, на счастье лапу мне. А стоит эта фиговинка пятнадцать рублей. Так что запиши, Нинон, современную пословицу: «Чтобы быть красивой, надо платить». — Наташа, щурясь, касалась кис точкой ногтей. — Я ведь не ханжа, книги — вот моя страсть. Они меня вывели в люди, они и развратили… Ты простишь мне? — спросила она через минуту. — Простишь: для тебя же. Сделаем так. Ты побудешь в ванной, он придет, мы немного посидим, потом я выйду, а ты войдешь к нему в темноте вместо меня.

— Ты что!

— Только немножко прибавь в бедрах и, — Наташа захохотала вдруг, глядя на растерянную Нину, обе седели в белых халатах, — ну да, прощай, коса — девичья краса. Не могу же я за неделю догнать тебя по длине волос. Не такая уж большая плата, между прочим. Вчера, кстати, Боря, наш юрист, водил меня в ресторан, и там все заказывали певице песню, названия не знаю, в ней слова: «Судьба решила все давно за нас». Ничего шлягер?

Нина взяла пустую конфетную коробку и медленно расчленяла ее.

Медсестра принесла из лаборатории результаты анализов, в том числе того мужчины, Захаревского.

— Не возись ты с ним, — посоветовала Наташа, — гони на стационар. Да! Нин, прости меня, ты или дура, или еще хуже: ты почему не хочешь идти лечащим?

— Он тебе сказал?

— Я же друг вашего дома.

— Иди сама.

— Уже иду. В реанимацию. Но не на выезды, пусть мальчики по ночам катаются, в отделение.

Еще не понимая почему, вечером Нина сказала Сергею, что погорячилась. Он назвал умницей, кому-то позвонил, что Нина согласна.

А еще через день, когда надо было выходить на новую т работу, Нина увидела, что кончился польский шампунь для волос, а такого же в магазине не было.

— Отрежу волосы, — сказала она Сергею.

— Жалко.

— На одних укладках разоришься. Причем я же в новый коллектив, кто там знает.

— Как хочешь. — И добавил еще энергичней: —Это твое личное дело.

В парикмахерской мастер — молодая девушка — предложила помочь Нине продать волосы, но Нина отдала их даром, как бы откупясь от назойливой мысли, что отрезала волосы после разговора с Наташей.

На улице услышала стриженым затылком холод и втянула голову в поднятый воротник.

Это было жестоко — на работе, ежедневно, буквально в прямом смысле, через руки Сергея проходило множество новорожденных, он вначале глох от криков младенцев, потом привык, а своего ребенка пока не предвиделось.

Навещая рожениц в палатах, следя за их выздоровлением он всегда удивлялся быстроте возвращения женщин к жизни. Они старались шутить с ним, самые бойкие спрашивали, когда можно планировать следующего. Он грубовато шугал:

— От вас не дождешься. Вы и по разу-то раз в жизни рожаете. Так и вымрем.

— Ой нет, не вымрем, — отвечала бойкая татарка Зейнаб. — Четыре раз была, пятый раз жди.

Он видел, как хорошеют женщины после родов, как светлеют еще недавно покрытые пятнами лица, как радостно стараются женщины восстановить талию поясом больничного халата. И каждый раз вспоминал Нину.