Элизабет Страут - Пребудь со мной

— Кэтрин, тебя что, тошнит?

Она отрицательно помотала головой.

— Ты хочешь спать?

Она опять помотала головой.

Тайлер протянул руку и положил ладонь на худенькое колено. Кэтрин отвернулась к окну.

— Китти-Кэт, — произнес он. Но больше он ничего не говорил.

Когда он свернул на подъездную дорожку, то увидел, что в окне гостиной горит свет. На кухне тоже горел свет. Войдя следом за дочерью в дом, он заметил, что она намочила в штаны.

— Иди наверх, Тыквочка, — сказал он. — Тебе понадобится принять ванну.

Конни подняла голову — она полировала обеденный стол. В комнате пахло лимоном. Тайлер стоял недвижимо, чтобы его взгляд мог напрямую встретиться со взглядом Конни. Потом прошел мимо нее, расстегивая пальто и вспоминая строку из Евангелия от Матфея: «…я был в темнице, и ты посетил меня». [61] Мф. 25: 38–40. (Строка несколько изменена.)

…Всю ночь шел снег, временами медленно, временами быстро. Снегопад не утихал до самой зари, и к утру все было белым-бело: белые снежные поля сверкали под солнцем так ярко, что приходилось отводить глаза, иначе можно было бы заболеть снежной слепотой. Вечнозеленые деревья стояли с отягощенными снегом, низко склонившимися ветвями, а окольные дороги стали совсем узкими, всего на ширину снегоочистителя. Машина миссис Карлсон медленно вкатилась на подъездную дорожку.

Кэтрин оттолкнула фаянсовую плошку с «Альфа-бутс» и слезла со стула.

— На улице сегодня просто замечательно, — сказал ей отец, отворяя для нее дверь.

Он не успел наклониться и задернуть молнию на ее куртке, и зимний холод обдал Кэтрин спереди, а свежий снег заставил ее зажмуриться и повернуться спиной: ей показалось, что она стала волчком, и это ее напугало.

Она протянула руку за рукой отца, но нащупала вместо нее пластмассовую ручку футляра для ланча, а голос папы, высоко над нею, произнес:

— Это напоминает мне те дни, когда я сам был мальчишкой и мог весь день напролет строить снежные крепости. — Папа, наверно, говорил это миссис Карлсон.

Папа был мальчишкой? И строил снежные крепости? Все это относилось к другому миру, за пределами ее собственного, который включал в свою маленькую орбиту запах машины миссис Карлсон, куда Кэтрин очень скоро должна будет залезть, шершавый песок на полу у заднего сиденья, веснушчатое загорелое лицо карлсоновского сынка, который как раз сейчас глядел на нее в окно машины, а у него между ресницами всегда налипало что-то похожее на корочки.

Папа не стал спускаться с крыльца. Она осталась стоять рядом с ним, холод пробрался сквозь ее платье и сквозь дырку на коленке в колготках.

— Кэтрин, ты?..

Папа спрашивал, собирается ли она хорошо себя вести в школе, и это сразу же напомнило ей поразительную вещь, какую он сказал ей в коридоре вчера. Он произнес слово «попка». Он обещал нашлепать ее по попке! Смущение, такое глубокое, что равного ему Кэтрин не знала за всю свою коротенькую жизнь, окрасило румянцем ее щеки, когда она стояла на крыльце.

Она кивнула.

Вместе с папой она сошла с крыльца и забралась в машину.

Тайлер пошел к себе в кабинет — прочесть утреннюю молитву. Была пятница, и скоро должна была явиться Конни. Он читал уинквортовский перевод трактата «Теология Германика»: [62] «Теология Германика» (Theologia Germanika) — анонимный религиозно-мистический трактат конца XIV — начала XV в. Возможное авторство приписывается профессору Гейдельбергского университета Иоанну Франкфуртскому. «Коль скоро человек воистину помыслит себя всецело коварным, злобным и недостойным, он ввергает себя в такую пучину уничижения, что ему представляется истинно резонным, чтобы все твари небесные и все твари земные восстали против него». Тайлер взглянул на часы. У Конни, видимо, неприятности с машиной из-за снега. «И посему он не станет и не отважится даже пожелать утешения и избавления от мук». Но это же совсем не в духе Конни — не позвонить ему. Он поднял трубку и услышал длинный гудок. «И того, кто уже в сии свои земные дни входит во врата ада, никто не сможет его утешить».

Когда попозже Тайлер позвонил Конни, никто не ответил.

Она так и не появилась.

В субботний вечер, когда дети были уложены, а за окном во тьме падал снег, Тайлер вместе с матерью сидел в гостиной. Маргарет Кэски не произносила ни слова. Наклонив узкие плечи, она поставила чашку с чаем, который приготовил для нее Тайлер, на блюдце, стоявшее на кофейном столике перед диваном. Потом достала носовой платок и приложила к губам.