Григорий Ряжский - Люди ПЕРЕХОДного периода

— Дело было в Феодосии, году так в шестьдесят восьмом. Пацаном ещё, помню, забрался на старую шелковицу в тёткином дворе, никогда раньше не пробовал эти ягоды. А они какие-то нечеловеческие просто, что по размеру, что по цвету, сверху почти что чёрные, внутри же красные — как траурные флаги. Я пока на дерево это шершавое забирался, руки себе в кровь изодрал, ссадин понаделал, царапин, даже губой за корявую ветку ухитрился зацепиться так, что кровь пошла. Но я тогда внимания на это не обратил, просто стал вталкивать их в рот, эти шелковичные батончики, рвал их, давил нёбом, языком, зубами, губами, слипающимися от густого сахарного сока, самой гортанью — всем, чем давилось. И это было фантастическое наслаждение: кисло-сладкий букет, шибающий в нос ароматом южного августа, йодистого морского ветра, прелой шелковичной коры и едва уловимым вкусом собственной солоноватой крови.

Все слушали молча, даже чуть отрешённо. Казалось, нарисованная мной апокалипсическая картина из моего далёкого детства, нежданно-негаданно ввергшая меня в нынешнее гурманство, не оставила никого из них равнодушным. Каждый, ручаюсь, уже мысленно растирал языком о нёбо шелковичный сироп, замешанный на свежей крови из прокушенной губы. И каждый, представляя себе это наяву, уже нетерпеливо выуживал из своей тарелки обломок ангельского крыла, чтобы поднести его к губам и намертво впиться зубами в податливую ангельскую плоть. А хрустнуть дамским пальчиком, предварительно обсосав его и откусив перламутровый карамельный ноготь — слабо́?

А я продолжал нагнетать обстановку воспоминаниями из своего сомнительного прошлого. Где-то я, как бы вытягивая из памяти обрывки прежних довольно рискованных кулинарных опытов, накачивал слушателей дополнительным знанием условного предмета, как, например, поедание голубых пельменей с мясом глубоководной рыбы-факел и шафраном. Или же такое ещё — котлеты на перепелиных яйцах из смеси белых грибов и спаржи, выдержанной в столетнем коньяке.

В каких-то местах, включив необузданную выдумку, я рисовал очередную, совсем уж дурацкую фантазию: отжимаем кровь свежеубитого серого волка (1 шт.) и одной лисицы, непременно рыжей. Охлаждаем, солим, выдерживаем, процеживаем. Фарш мастерим из их же мясной обрези, лучше с шеи, там меньше мышц. Добавляем чеснок, перец, лук, остальное по вкусу, но всё это не так важно, потому что вкус в итоге будут определять не добавки, а самая́ суть конечного изделия. Полученной смесью набиваем толстую или слепую кишку или же мочевой пузырь домашнего животного, лучше из числа тех, кто панически боится лесных хищников, — коровы, овцы или козла. Далее уже не так важно — подержать часа три на слабом бульке или запечь на противне, смазанном нейтральным жиром. Главное, однако, в том, чтобы не промахнуться, чтобы употребить в себя внутреннее содержимое кишки, не притронувшись языком к оболочке. Принимать в холодном виде, дважды в день, натощак, без всего. Надеюсь, ясно, что это не вполне еда, это гораздо больше, чем просто утоление голода. Это — философия, способ выживания, метод противостоять вашим фобиям и страхам. Хитрость лисы, отвага и неутомимость волка — всё это присутствует в этом блюде в полной мере. Усваивая его, ваше тело, ваш дух обретают лучшие качества лесного зверя, оставляя за бортом своей души робость коровы, овечью глупость или же упрямство козла…

Так, шаг за шагом, которые сами по себе, как на них ни взгляни, один глупей другого, я, того не желая, постепенно занимал главенствующее положение за довольно скромным вечерним столом в гостиной Музы Рыбиной, бизнес-леди самого высокого пошиба. Трое других, тоже имущих не меньше Рыбиного, — два мужика в костюмах от Бриони и моложавого вида толстая тётя в прикиде не знаю от кого — сидели с приоткрытыми ртами, вникая в новую для себя суть. Раньше, до прихода сюда и, в общем-то, случайного знакомства со мной, они просто жрали то, чего хотелось, и запивали тем, что лилось. Главное, чтоб не хуже людей. Теперь же, отбыв случайную гостевую вахту, Рыбьи визитёры всем своим видом демонстрировали полную готовность оказаться в числе избранных, тех, кто раньше других себе подобных будет допущен к священнодействию на территории «сети не для всех».

— Ну и чего ты не повар? — выйдя через пару секунд из анабиоза, внезапно спросил один из «Бриони», что был покрупней. — Не-е, ну просто интересно, такое гонишь, что прям уши ерошатся, а сам не при делах. Это как? Агентство-шмагентство там разное, реклама, всё такое, это ясно, как говорится, дело накатанное, понятное. Только уж больно унылое, беспонтовое какое-то, без изюма. — Он подмигнул мне и открыто улыбнулся всем своим лицом, почти до самых глаз заросшим идеально ухоженной трёхдневной щетиной. Нос его был перебит как минимум в двух местах, и это было заметно — как и то, что дело не обошлось без вмешательства пластического хирурга. — Хочешь, к себе тебя заберу, на «Ереван-плазу»? Там у нас тоже всякое нормальное случается, мы, парень, довольно круто стоим: показы разные бывают, Юдашкины, там, Фисташкины разные залетают, бутики-шмутики, народ больше деловой, серьёзный и с бабками. Девок ихних угощать любят потом, какие моду на себе показывают. Для начала трепангом каким-нибудь удивят типа маринованным, на фуршет-муршет, а после вниз спускают, чтоб уже совсем добить. Там у нас заведение вроде ночного клуба со столом, «Низ» называется, но только — врать не буду — ничего такого, о чём ты нам тут втирал, не имеется. Так… чуток разного, но в меру всё, без выпендрёжа, без страха, как говорится, и упрёка по типу козла против волка́ этого позорного, который сроду ужаса не знал, да только кровь свою по-любому на колбасу спустил. — Сверкнув в вечернем свете сапфировым блеском наручных «Breguet», он сделал призывный жест, как бы приманивая меня рукой: — Ты вот чего, парень, если натурально желание имеешь, то скажи. Моя, вон, тебя уже, можно сказать, видала, — он кивнул на молодящуюся толстуху с пятикаратником в каждом ухе, и та угодливо растянула в улыбке толстые, густо напомаженные бордовым губы. Её смоляные волосы, равномерно поблескивающие в приглушённом свете Рыбиной гостиной, были уложены в затейливую, но безукоризненно выполненную причёску, волосок к волоску. Мелкие глазки смоляного колера, сдавленные снизу и сверху мясистыми наплывами, каким-то образом сумели не потеряться на её круглом лице, всё ещё хранившем остатки привлекательности, и продолжали жгучими сверчками всматриваться в мир из глубины лицевых расщелин природного происхождения. — Ну, а остальным, кто у нас там плитой заведует, рецептуру лепит и всякое такое, тоже по всей форме представлю и отрекомендую, потому что она, — он снова ткнул волосатым пальцем в тётку, — у меня не только жрачкой, она ещё другими делами попутно заправляет, как директорша всего низа. Звать Венерой, так что теперь вы тоже знакомы.