Франц Фюман - Избранное

Франц Фюман уже с первых своих произведений был провозглашен одним из самых талантливых представителей молодого поколения поэтов и прозаиков ГДР и вплоть до конца жизни сохранял за собой бесспорное место в ряду крупнейших писателей страны — место, подтвержденное литературными премиями и любовью читателей как в самой ГДР, так и во многих других странах. В Советском Союзе известность писателя началась с 1959 года — с издания на русском языке яркой антифашистской повести «Однополчане». Впоследствии произведения Ф. Фюмана неоднократно выходили у нас отдельными книгами — как на русском языке, так и на языках народов СССР [1] Суд божий. Повести и рассказы. М., Молодая гвардия, 1966; Повести. М., Художественная литература, 1970 («Роман-газета»); Избранное. М., Художественная литература, 1973 («Библиотека литературы ГДР»); Двадцать два дня, или Половина жизни. М., Прогресс, 1976; Половина жизни. Избранная проза. М., 1982. На русском языке опубликованы также две главы из автобиографической книги Ф. Фюмана «Над огненной пучиной. Не расставаясь с поэзией Георга Тракля» (1982), см. в кн.: Магический кристалл. М., Радуга, 1988. О Фюмане у нас писали статьи и предисловия такие известные литературоведы и критики, как Е. Ф. Книпович, Н. С. Павлова, Н. С. Литвинец, С. Л. Львов и др. Произведения Ф. Фюмана издавались также на эстонском, литовском, латышском, украинском, киргизском, грузинском и других языках. . В то же время позднее творчество Фюмана приходит к нам медленно, постепенно, и в этой замедленности свою определенную роль сыграли те самые негативные явления, которые мы сейчас в совокупности обозначаем как «застойные». Именно эти «застойные» тенденции помешали своевременному приходу к советскому читателю драматургии Хайнера Мюллера и Фолькера Брауна, романа Кристы Вольф «Образы детства», второго и третьего томов «Чудодея» Эрвина Штритматтера… Настоящее издание, заполняя в определенной степени лакуну в отношении позднего, «мифологического» творчества Ф. Фюмана, все же стремится — насколько это возможно в одной книге — к тематической широте и панорамности: сюда включены, например, классическая антифашистская повесть «Эдип-царь» (1966), новелла о гуманных исходных предпосылках социалистического строительства в ГДР «Богемия у моря» (1962), а также «Рейнеке-Лис» (1964) — как образец многочисленных переработок Ф. Фюманом национального и мирового эпического литературного наследия. В то же время читатель должен отчетливо представлять себе, что если сам Ф. Фюман видел в своем творчестве «фрагмент» чего-то большего, ему одному видимого, то здесь перед нами — своеобразный «фрагмент фрагмента», хотя и составитель и переводчики стремились сделать максимально возможное, чтобы читатели смогли получить представление о творчестве Фюмана в целом.

Некоторые важные вехи своей автобиографии Ф. Фюман подробно осветил в четырнадцати документальных новеллах романа «Еврейский автомобиль» (1961), охватывающего события 1929–1949 годов. Впоследствии он обнаружил в своем творении «много избыточной информации, много воды, много бессмысленных разъяснений» и все же подтвердил, что книга эта написана «совершенно честно», хотя в последних двух главах (об антифашистской школе в Латвии и о возвращении в ГДР) он сбился на «плохую газетную передовицу» и конец книги сейчас «невозможно читать, хотя в то время я думал именно так, как там написано» [2] Здесь и далее цитируются фрагменты беседы Ф. Фюмана с В. Ф. Шеллером, опубликованной в кн.: Fühmann F. Den Katzenartigen wollten wir verbrennen: ein Lesebuch. Hrsg. von H. J. Schmitt. Frankfurt/Main, 1983, S. 368. . Необходимо объяснить, что побудило писателя столь критично оценивать некоторые из своих ранних произведений.

Всю вторую мировую войну Ф. Фюман прошел в рядах гитлеровского вермахта, был на западном и восточном фронтах, в Греции, в Белоруссии, под Сталинградом. Волей судьбы ему выпало быть связистом и в непосредственных сражениях на передовой он не участвовал, но впоследствии — и в этом тоже есть доля честной бескомпромиссности писателя — он никогда не отделял себя от тех, кто стрелял, жег и уничтожал. «Что бы ты ни сделал, тебе не освободиться от мыслей об Освенциме», — заметил себе Фюман в «Двадцати двух днях, или Половине жизни», и эту мысль он постоянно варьировал и углублял. «Это „Не я! Я — никогда!“ — основное правило человечности, и тот, кто никогда не шептал этих слов, — камень. Но в этом „Не я! Я — никогда!“ вместе с тем живет и романтическое представление о духовной и моральной суверенности личности, а оно не позволяет объяснить события нашего века… Фашизм — это не только то, что где-то дым пахнет человеческим мясом, но и то, что стоящие у газовых печей заменяемы… Разве я могу утверждать, что преодолел свое прошлое, если превращаю случайность, милостивую ко мне, в верховного судью моих поступков. Преодолеть свое прошлое — значит задать себе вопрос обо всех возможностях, в том числе и о самых крайних». Франц Фюман никогда не отрицал, что именно годы в советском плену (на Кавказе и в антифашистской школе в Латвии) дали ему возможность найти иные опоры и иные точки отсчета, не только осознать свою вину и антигуманную сущность своей прежней жизни, но и помогли поверить в возможность иной жизни, на иных, по-настоящему гуманистических началах. Осмысляя свое прошлое и читая в плену труды К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина, Ф. Фюман пришел к твердому убеждению, что только социализм и именно социализм — единственная реальная альтернатива империализму и фашизму. Этому убеждению он не изменил до самой своей смерти — как бы ни усложнялись с годами его представления о реальном прошлом и реальном настоящем социализма, с какой бы болью он ни переживал недиалектическое, на его взгляд, разрешение тех или иных конкретных проблем социальной или культурной политики в своей стране.