Маргарет Мадзантини - Утреннее море

Начали с евреев.

С евреев, которые свободно жили в Триполи даже при фашистах, торговали колониальными товарами, пили чай, прикрытый марлей, танцевали в знакомых компаниях, несмотря на расовые законы.

Рената и Фьямма, одноклассницы Анджелины, однажды не пришли на занятия.

Пришла директорша. Учительница выбежала в коридор и разрыдалась.

Анджелина поглядела на карту Италии, висевшую на стене, потом на пальмы за окном. На две пустые парты. Ей исполнилось одиннадцать. Она только что перешла в шестой класс. Груди ее были как две выпуклые пуговицы. Она носила белые сандалии и два месяца назад начала душиться.

Анджелина еще не знала, что и для нее учебный год закончится раньше положенного, что школа скоро закроется, парты составят вместе, со стен сдерут итальянский алфавит и распятие.

Все, на что она смотрела, было дано ей лишь на время. Море за касбой, фонтан с сиреной, крытый рынок, кинотеатр «Габи». Будь у Анджелины фотоаппарат, стоило бы все запечатлеть, как делают туристы. Свой дом. Сицилийские апельсины на подносе. Стариков, играющих в домино под тутовым деревом. Своего друга Али, мокрого от морской воды: руки уперты в бока, ослепительно-белые зубы, на голове — маска для подводного плавания.

Анджелина еще не знала, что молодой Каддафи выбросит мертвых с кладбища Хамманджи, что Италии придется вывозить прах тысяч и тысяч своих солдат, павших в Ливии.

Она не знала, что и ее родителям, и друзьям их семьи из деревни Оливети, с улиц Дерна и Пуччини, и соседям по кварталу — тем, кто строил дороги и дворцы, прокладывал под землей трубы, превращал пустыню во фруктовый сад, — придется заплатить за все грехи жестокого и авантюрного итальянского колониализма времен Джолитти и фашистского Четвертого побережья.

Воск растекается по полу мастерской: масса, лишенная запаха, вещество цвета безмолвия. Хлопает дверь. Хрипло мяучит портовый кот, весь в рыбьей чешуе.

Санта и Антонио смотрят на море, дочь сидит между ними.

Пальмы на корсо Сичилия гнутся все время в одну сторону. Скоро придет сирокко: серая пыль, песок на зубах, в волосах, между пальцами. Но их тут уже не будет. На горизонте — свинцовая заря. Они живы, остальное не важно.

Вито смотрит на море, которое успокаивается и отступает. Кажется, будто оно рассержено своим отступлением. Оно бьет в скалы — вяло, беспорядочно, все слабее и слабее. Вода мутна после ночной бури, и дна не видно. Вито вспоминает утро на дискотеке: загаженный пол, дым, запах пота. Продавленные диваны, переполненные пепельницы, повсюду — окурки вперемешку с осколками бокалов. Вито думает о празднике, который он устроил себе в честь восемнадцатилетия.

Его приятели напились и наглотались колес. Вито видел, как они танцевали под кайфом, покачивались взад-вперед, почти не двигаясь с места, точно скопление болезненных водорослей. Неспособные передвигать ноги в своем бреду.

Никто из них не знал, чем займется в жизни, кроме тех, кто собирался стоять за прилавком в родительском магазинчике.

Вито тоже не знал, чем займется в жизни.

До недавнего времени он не думал об этом всерьез. На душе было спокойно. Чего ему хотелось? Выбраться из дома, найти деньги, чтобы выбраться из дома, деньги на бензин, пиво и кебаб, отвязаться от матери, позвонить приятелю, чтобы тот продиктовал домашние задания, найти кого-нибудь с правами и съездить в Катанию субботним вечером, поесть, прошвырнуться по корсо Италия, сходить в кино, поглазеть на негритянок на улице Прима.

Восемнадцатилетие принесло неприятности. Вито внезапно стал задумываться над своим будущим.

Это случилось на той дискотеке: она выглядела как прощание с жизнью, с молодостью. Ему вдруг показалось грустным то, что здесь не было стариков — только молодежь. Он подумал о бабушке Санте: темная одежда, белые волосы, ухоженные руки, всегда мокрые от овощей и зелени. Безумная мысль. Дома он больше ни с кем не говорил. Ему вдруг захотелось, чтобы бабушка была тут, на дискотеке, где распоряжался глуховатый диджей.

В углу плакала девушка — настолько пьяная, что даже не могла подняться на ноги. Толстые икры, негнущиеся ступни. Тушь — чернее волос — потекла по щекам, образовав две дорожки. Вито пустился в путь по этим черным трассам. Сколько раз он с приятелями обгонял машины, мчась ночью по автостраде, добавляя газу на поворотах. Колеса, пожирающие асфальт с безумной скоростью, красные шарики глаз в темноте.

Они развлекались, ослепляя друг друга дешевыми китайскими лазерами, вопили, смеялись, дымили сигаретами.