Сергей Саканский - Сны Тома Сойера

Глина была скользкой и липкой, она просачивалась меж пальцев пластами, как из-под плуга земля… Ребекка согрела котелок воды, чтобы не застудить руки, и ловко замесила свое черное тесто.

Она хорошо знала секрет куклы, еще с детства, когда подсматривала за неграми на заднем дворе отцовского дома. Негры собирались во дворе и лепили свои страшные куклы, нашептывая заклинания. Затем негры кололи и резали свои куклы, плясали вокруг них, приходя в экстаз. Кончив с куклами, негры занимались любовью на земле. Главным в кукле было, конечно, то, что колдовать с ней можно лишь то тех пор, пока кукла не высохла.

Посчитав на пальцах, Ребекка скатала шесть шариков. Из самого большого она вылепила туловище, из самого маленького — голову. Остальные пошли на ручки и ножки. В довершение своей работы она воткнула в кукольное лицо глаза — те самые пилюли, которые подмигивали ей с полочки, подсказывая, как надо с ними поступить…

Ребекка была не лучшим скульптором, и кукла получилась неважной: маленькое туловище на массивных ногах, короткие ручки, крупная, шишковатая голова и глаза — огромные, золотистые, будто это была и не кукла вовсе, а какая-то муха…

Несмотря на все эти странности, кукла ей нравилась: Ребекка взяла ее на руки и, зажмурившись, прижала к груди. Ей так и не удалось забеременеть за всю свою женскую жизнь — ни от Тома, ни от Гека, ни от полдюжины других мужчин, и ее невостребованное материнское чувство проявлялось порой самым неожиданным образом: она могла, например, приласкать ощипанную курицу, прежде чем выпотрошить и расчленить, или рыбу, прежде чем бросить на сковородку, или даже баюкать брюкву, прежде чем перетереть ее в стружку…

Ребекка усадила куклу на дно молочного ковша, прилепив ее спиной, отступила на шаг, нахмурилась… Нет, это был не Том: чего-то ему не хватало — чего-то такого неуловимого, легкого, и не в самом кукольном облике, а где-то вокруг нее…

В прихожей завозились часы, Ребекка сосчитала удары, и на последнем, девятом ударе ей стало вполне понятно, что надо дать кукле, чтобы она ожила. Она ясно представила себе эту вещь, только забыла, как она называется: какое-то французское, что ли, слово, что-то от винограда и отца…

Подымаясь по лестнице, Ребекка бросила благодарный поклон семейной реликвии — старым напольным часам судьи Течера, сквозь мутное зеленое стекло, за которым двигался, мерно наращивая время, призрачный маятник, бесстрастно отмахавший и детство, и молодость, и старость.

— Кошмар, Бекки! Ты даже представить себе не можешь, какой это был ужас.

— О, дорогой! Я так привыкла к твоим снам, будто они уже снятся мне самой, — Ребекка покосилась в сторону письменного стола, пытаясь отыскать среди груды хлама вещь, которая была нужна кукле.

— Мне приснился Робинсон, — значительно сказал Том.

— Робинсон Крузо? На острове? — не поняла Ребекка.

— Нет, доктор Робинсон, тот самый, которого зарезал индеец Джо, помнишь?

— Не очень. Это на самом деле было, или в книжке только? — Ребекка беспокойно шарила взглядом по куче мусора на письменном столе.

— И в книжке и на самом деле, — сказал Том. — У тебя что — провалы памяти?

— Какие провалы?

— Провалы, ямы, то есть. Доктор Робинсон тогда привел двух бродяг, выкопать на кладбище яму, ему нужно было тело для подпольного анатомического театра. И старина Джо, царство ему небесное, зарезал его на месте, как свинью.

— Том, — тихо сказала Ребекка. — Я вспомнила. Этого никогда не было.

Том устало вздохнул, как всегда вздыхают человеку, которому трудно объяснить самые простые вещи:

— Бекки, мы с Геком пошли на кладбище, с дохлой кошкой, сводить бородавки. И тут… Ты послушай! — Том взял с этажерки изрядно потрепанную книгу, полистал… Меж тем Ребекка украдкой осматривала комнату.

— Том, — сказала она. — Если об этом даже и написано в книжке, то это вовсе не значит…

— Вот! — перебил ее Том. — Дядюшка Сэм не даст соврать. Слушай:

— Господи, Том, они идут! Они идут! Это они! Что нам делать?

— Не знаю. Ты думаешь, они нас увидят?

— Ох, Том, ведь они видят в темноте, как кошки. И зачем только я пошел!

— Да ты не бойся, Гек… Может, они нас и не тронут. Ведь мы ничего плохого не делаем, ведь мы будем сидеть тихо-тихо, может, они нас и вовсе не заметят…

— Том! Опомнись! Вовсе не обязательно, что все это было на самом деле, даже если так написано в книжке у мистера Клеменса.