Николя Барро - Улыбка женщины

Так часы перетекали в дни, которые, в свою очередь, бесследно растворяло в памяти темно-синее море с набегающими друг на друга волнами, и взгляд цеплялся за линию горизонта, где путешественнику вечно мерещатся очертания берега.

Думаю, ни одна книга еще не создавалась так быстро. Меня подгоняло желание вернуть Орели. Я не мог дождаться того дня, когда смогу наконец преподнести ей свой труд.

В последние дни января все было готово.

В тот день, когда я положил рукопись перед дверью квартиры Орели Бреден, пошел снег. В Париже это редкое, а потому для многих радостное событие.

Я бродил по улицам и глазел на освещенные витрины. Возле церкви Сен-Жермен, соблазнившись ароматами уличной пекарни, я купил себе вафлю с кремом. Темнело. В воздухе летали белые хлопья. Я думал о завернутой в бумагу рукописи, которую сегодня ночью Орели Бреден обнаружит перед своей дверью.

Она насчитывала двести восемьдесят страниц. Я долго думал над ее названием. Перебрав много напыщенных и сентиментальных вариантов, я наконец остановился на самом незамысловатом: «Конец истории». Коротко и ясно. Какими бы ни были повороты сюжета, самое главное в романе — это его конец.

Как редактор, я прочитал множество рукописей, и, признаюсь, больше всего мое воображение всегда поражали романы с открытым и даже с трагическим концом. Такие запоминаются надолго, в то время как счастливые истории быстро забываются.

Однако жизнь не литература, и, оставляя пакет для Орели, я был далек от подобных притязаний. Я просто положил его на каменные ступени и мысленно пожелал себе удачи.

К рукописи прилагалось письмо.

Дорогая Орели!

Ты вычеркнула меня из своей жизни, разорвала все контакты со мной, и в этом я тебя не виню.

В пакете новый роман твоего любимого автора. Он совсем свежий, неотредактированный и пока не имеет конца, однако, думаю, он заинтересует тебя, поскольку содержит ответы на все вопросы, возникшие у тебя в связи с первой книгой.

Надеюсь, мне удастся хотя бы отчасти удовлетворить твое любопытство.

Мне тебя не хватает.

В ту ночь я впервые уснул спокойно и проснулся с чувством выполненного долга. Теперь оставалось только ждать.

Упаковав копию рукописи для Монсиньяка, я отправился в издательство. Снег еще сыпал с неба, лежал на крышах домов и, казалось, приглушал городские звуки. Люди и машины передвигались по улицам медленнее обычного. Мир словно затаил дыхание, и у меня на душе было удивительно спокойно.

В издательстве меня ждал радушный прием. Мадам Пети принесла мне не только целую стопку корреспонденции, но и кофе. Мадемуазель Мирабо, просунув в дверь раскрасневшееся личико, пожелала мне счастливого нового года. Я заметил кольцо у нее на пальце. Даже высокомерная Мишель Отей, столкнувшись со мной в коридоре, снизошла до приветствия. Габриэль Мерсье при виде меня облегченно вздохнула: уж очень ее загружали работой в последнее время. Сам же Жан Поль Монсиньяк вошел в мой кабинет буквально следом за мной и закрыл дверь. Он сразу заметил, что у меня вид человека, только что закончившего книгу.

— Это какой же? — спросил я.

— Таких узнаешь по особому блеску в глазах, — пояснил он и выжидательно замолчал. — Ну?

Я протянул ему рукопись:

— Не знаю, что получилось, но я вложил в нее душу.

— Душу — это хорошо, — улыбнулся Монсиньяк. — Буду держать за вас пальцы, мой друг.

— Только вчера отнес, — кивнул я. — На все нужно время, если я вообще могу еще на что-то надеяться.

— В любом случае, предвкушаю захватывающее чтение, — ответил мне Монсиньяк.

Вторая половина дня прошла без происшествий. Я проверил свою электронную почту, ответил на письма, потом полюбовался снегопадом. Закрыв глаза, я стал думать об Орели, как будто надеялся повлиять на нее таким образом.

В половине пятого, когда уже стемнело, раздался телефонный звонок, и Жан Поль Монсиньяк попросил меня зайти в его кабинет.

Когда я открыл дверь, шеф стоял у окна и смотрел на улицу. На столе лежал мой роман.

— Входите, Андре, — пригласил он, обернувшись, после чего принялся, по своему обыкновению, раскачиваться взад-вперед, скрипя ботинками. — То, что вы здесь написали, — он указал на рукопись, — к сожалению, слишком хорошо. Вашему агенту не стоит обращаться в другие издательства и затевать аукцион, иначе вы немедленно вылетите отсюда, вам понятно?

— Все понятно, — улыбнулся я. — Рад это слышать, месье Монсиньяк.

Он снова отвернулся к окну и сделал мне знак подойти.