Николя Барро: Улыбка женщины

Тут я вспомнил слова мадемуазель Мирабо и решил последовать ее совету:

— Речь идет о Роберте Миллере, месье Монсиньяк. Видите ли, я был не совсем честен с вами.

Он посерьезнел и перегнулся через стол:

— Что, опять проблемы с англичанином? Ну-ка, выкладывайте все начистоту.

Я сглотнул. Начать было не так-то просто.

— Чтения прошли замечательно, мой друг, я смеялся до слез! — восклицал Монсиньяк. — Что же такое случилось с парнем? Он же обещал нам и свой следующий роман.

Я застонал и обхватил руками голову.

— В чем дело? — встревожился Монсиньяк. — Не драматизируйте, Андре, просто скажите, что случилось. Миллер еще пишет для нас или вы поссорились? Вы повздорили, Андре?

Я чуть заметно тряхнул головой.

— Его кто-то переманил?

Я глубоко вздохнул и посмотрел Монсиньяку в глаза:

— Обещайте, что не будете кричать.

— Да-да… Говорите же наконец!

— Никакого романа больше не будет… — начал я и остановился. — По той простой причине, что нет никакого Роберта Миллера.

Монсиньяк уставился на меня безумными глазами:

— Что за вздор, Андре? У вас жар или вы потеряли память? Он же приезжал в Париж, вы забыли?

— В том-то все и дело, что на чтениях был никакой не Роберт Миллер. Это зубной врач, который выдавал себя за Роберта Миллера по нашей просьбе.

— По нашей? — переспросил Монсиньяк.

— Да, моей и Адама Голдберга. Это его брат, Сэм Голдберг. И живет он вовсе не с маленькой собачкой, а с женой и детьми в Девоншире. И к книгам имеет такое же отношение, как я к золотым коронкам.

— Да, но кто же тогда написал роман? — Голубые глаза Монсиньяка беспокойно засверкали.

— Я, — произнес я.

И тут месье Монсиньяк все-таки закричал.

Беда в том, что, когда шеф возбуждался, он полностью терял контроль над собой и бушевал, как стихия.

— Это невероятно! Вы обманули меня, Андре! А я-то верил вам, я готов был чем угодно ручаться за вашу честность! Но это вам так не пройдет… Вы уволены!

К счастью, месье Монсиньяк успокаивался так же легко, как и выходил из себя. Кроме того, с чувством юмора у него все было в порядке.

— Невероятно, — повторил он через десять минут, когда я уже видел себя безработным редактором, в которого товарищи по цеху тычут пальцами. — Вы, ребята, провернули неслыханное дело и даже прессу вокруг пальца обвели. Здорово, надо признать… — Тут он затряс головой и внезапно разразился хохотом. — То-то я удивился, когда Миллер сказал, что герой его следующего романа — зубной врач! Но почему вы сразу не признались, Андре, что за всем этим стоите вы? Милый мой, я и не думал, что вы так хорошо пишете. Действительно хорошо! — Он пригладил седые волосы.

— Эта идея пришла внезапно, — объяснил я. — Помните, вы говорили, что хотите нового Стефана Кларка? Но на сегодняшний день нет ни одного англичанина, который мог бы так весело написать о Париже. Ну, вот мы и не ударили в грязь лицом. Вы же знаете, что гарантийная сумма за эту книгу была очень скромная. Все это розыгрыш с самого начала. — (Монсиньяк кивнул.) — Мы и не предполагали, что роман будет иметь такой успех и что кто-то заинтересуется автором, — продолжал я.

— Хорошо, — снова кивнул Монсиньяк. Он слушал мой рассказ, слоняясь из угла в угол, и вот теперь наконец успокоился и опустился на стул. — С этим все ясно. Я передумал вас увольнять, Андре, но за это вы придете сегодня в «Брассери Липп», хорошо? — (Я с облегчением кивнул.) — Ну а теперь поговорим как мужчина с мужчиной. Я хочу знать, Андре, какое отношение имеет вся эта комедия к вашему разбитому сердцу. Мадемуазель Мирабо очень обеспокоена. И у меня такое чувство, будто только сейчас мы подбираемся к самой сути вопроса. — Он откинулся на спинку стула, закурил сигариллу и приготовился слушать.

И я начал свой долгий рассказ, который закончил, только когда на улице зажглись первые фонари.

— Не знаю, что мне теперь делать, — признался я. — Стоило мне найти женщину, которую я искал всю жизнь, как она меня тут же возненавидела! И даже если я смогу доказать ей, что никакого Миллера не существует, это вряд ли что-нибудь изменит. Она слишком на меня зла. Еще бы, так растоптать ее чувства! Она никогда мне этого не простит…

— Бла-бла-бла! — перебил меня месье Монсиньяк. — Успокойтесь, Андре. Судя по тому, что вы сейчас рассказали, ничего еще не потеряно. Это вам говорит человек, поживший на свете больше вашего. — Он стряхнул пепел с сигариллы и дернул ногой. — «Ни в чем не вижу смысла», «Ни о чем не жалею» [35] Первое высказывание принадлежит Вольтеру, второе — строка из песни Эдит Пиаф. и не в последнюю очередь «Плюю на все!» — вот три правила, которые помогали мне выпутываться из самых сложных ситуаций. — Он улыбнулся. — Однако боюсь, в вашем случае они бессильны. Вам, мой друг, нужно сейчас одно: правда. — Он встал и подошел к моему столу. — Послушайтесь моего совета, изложите эту историю на бумаге так, как вы мне ее сейчас рассказали, начиная с того самого момента, как вы увидели Орели в окне ресторана, и кончая нашим сегодняшним разговором. А потом пошлите рукопись мадемуазель Бреден с запиской, что, мол, ее любимый автор написал новую книгу и ему очень важно, чтобы именно она прочла ее первой. — Он похлопал меня по плечу. — Это замечательный сюжет, Андре. Просто великолепный! Напишите о своей жизни, мой друг. Сделайте это для той самой женщины, которую так очаровал ваш первый роман. — Монсиньяк подошел к двери и обернулся. — Как бы то ни было, у Роберта Миллера еще все впереди!