Александр Кабаков - Старик и ангел

Чокнувшись с новыми друзьями (представились попросту: Юра, Гена, Толик), Кузнецов выпил свой второй полтинничек и съел второй чебурек. Между тем на столе появилась невскрытая бутылка, но уже не дешевой «Крепкой народной», а дорогой «Мягкой национальной», и большая тарелка, вместившая порций восемь блюда, названного в меню «овощи натуральные». Профессор было собрался уйти, поскольку такие расходы никак не укладывались в его планы и не умещались в бюджет, но Юра вместе с Геной и полковником вцепились в его рукава и усадили, а Толик сказал укоризненно, глядя в глаза: «Последнее дело, профессор, компанию ломать». И Сергей Григорьевич, как всегда поступал в подобных случаях соответственно своему характеру, сдался.

Выпили.

Поели немного овощей натуральных с незаметно возникшим лавашем, по виду похожим на картон, но вкусным.

Все, включая бросившего Кузнецова, закурили, разобрав сигареты из пачки Юры — все (исключая бросившего Кузнецова) курили регулярно, но своих сигарет ни у кого, кроме Юры, не было. Юра курил чудовищно крепкие и сырые, зато дешевые «Валдайские легкие».

Опять выпили, почему-то подряд два раза.

— Подвел ты нас, Сергей Григорьевич, — сказал, выпив, Михайлов. — Выборы на носу, а лидер системной оппозиции ушел в личную жизнь. Ты чего-то не понял…

— Все я понял, — вдруг ужасно обозлившись, грубо ответил Кузнецов. — Я с вашей конторой и в худшие времена не имел дела, и теперь, на старости лет, иметь не буду. А на вашу системную оппозицию мне глубоко насрать. И на внесистемную, и на вертикаль вашей власти, и на мотогонки по ней, и на горизонталь, или как там, и на всю эту вашу херню насрать. Я сижу у окна. Рисую свои крючки бесполезные. Жду любимую женщину, которую Господь не по заслугам моим послал мне для счастливого окончания жизни. Никого не трогаю, и вы меня не троньте. А то я вам такой скандал устрою, что мало не покажется. Я ж тебе, полковник, говорил — у меня знакомые журналисты есть, они на пресс-конференцию старого ученого, которого преследует одиозная ваша организация, бегом прибегут, телекамер натащут…

Таким образом Кузнецов продемонстрировал неожиданное для отставного профессора знание современной жизни и даже современных идиом. Однако возбужденную эту речь Михайлов слушать не стал — отвернувшись от Кузнецова, он разливал водку по стопкам, а закончив это существенное дело, произнес тост.

— Я хочу выпить, дорогие коллеги, — сказал полковник ФСБ Петр Иванович Михайлов, обращаясь к ханыгам, — за нашего друга Кузнецова Сергея Григорьевича, известного российского ученого и настоящего гражданина нашей великой Родины. За его принципиальность, за верность идеалам свободы и демократии, которые мы все защищали и двадцать лет назад, и восемнадцать, и пятнадцать, и продолжаем защищать сегодня. Да, пусть по разные стороны баррикад, но защищаем и будем защищать! За Сергея Кузнецова! За грядущие демократические, прозрачные, как этот бокал, — тут он повел в воздухе стопарем, — выборы нового Президента, главы нашего государства, которым Сергей Григорьевич будет совершенно справедливо всенародно назначен! За новую, сильную Россию! Россия, вперед!!!

Выкрикнув эти последние слова, он поднес стопку к губам, подержал секунду и поставил на стол, не отпив ни капли. И никто не удивился, не сказал ему: «Ты не филонь, Петяша, не симулируй, как все равно какой-то». Будто все привыкли к этому протокольному ритуалу. Будто, блин, так и надо.

А полковник сел и закончил очень тихо, даже Сергей Григорьевич его почти не услышал.

— А то ведь за передачу оборонных разработок в английский журнал, издающийся на деньги блока НАТО, по минимуму светит червонец строгого, — выдохнул Михайлов в ухо Кузнецову. — И любовь твоя тоже по земле ходит, с дежурства в темноте идет. Мало ли что… Отморозков много. Вон на митинге наш пацан к тебе подходил, про славянское самосознание базарил, про русский бунт, бессмысленный, как говорится, и беспощадный… Мы их, конечно, контролируем, но за всеми не уследишь…

Вот тут Сергей Григорьевич и сделал, наконец, окончательный выбор.

Он встал, взял недопитую бутылку водки, вылил ее всю на макушку полковника, а пустую разбил об эту же макушку, прикрытую, к счастью, толстой зимней бейсболкой с буквами NYPD , что означает «Нью-Йоркский департамент полиции». Так что благодаря отчасти нью-йоркской полиции, отчасти же хрупкости нынешних водочных бутылок, при ударе не проламывающих голову, а, наоборот, рассыпающихся в стеклянную труху, профессор не нанес полковнику тяжких телесных под статью, а только слегка встряхнул его полные инструкций по вербовке мозги и ненадолго лишил сознания. Во всяком случае, крови не было.