Елена Лобачева - Хроники Птеродактиля

Грохот улицы заглушил выкрики, и только возникшая неразбериха из-за выбежавшего на проезжую часть человека заставила часть машин остановиться.

Федор вез пассажира. Пассажир спешил и нервничал. Не справившись с собой, нервный пассажир вылез из машины с твердым намерением выяснить причину пробки. Федор еще раз восхитился крепкой фигурой и громадным ростом своего пассажира.

Увидев мятущуюся между автомобилей фигуру, пассажир схватил Бориса за воротник и, словно тряпичную куклу, несколько раз встряхнул. Борис изумленно посмотрел на великана, дернул ногами, но, так и не найдя опоры, попытался оттолкнуться от этого громилы.

Поток автомобилей двинулся вперед. Федор, приоткрыв дверцу, подъехал к пассажиру. Тот, не отпуская барахтавшегося на руке Бориса, втиснулся на заднее сиденье, перейдя из нервного состояния в благодушное:

— Куда девать бедолагу? В дурку или еще куда?

— Отвезу его домой. Но сначала с вами простимся, — Федор оглянулся на притихших сзади пассажиров и двинулся дальше.

Через какое-то время Борис покорно вошел в квартиру, позволил Федору посадить себя на диван и даже налить чаю.

«Гнусные вещи творят люди».

— Это ты о себе? — Федор с усмешкой размешивал сахар. — Что значит, откуда? Ты вслух сказал. Ладно, бывай…

Оставшись один, Борис вспомнил, что накануне приходил Степан и что-то рассказывал про свою семью. Разве у Степана есть семья? Что-то он еще оставил в спичечном коробке. Ах да, — пару горошин «для улучшения настроения». Борис прошел на кухню, открыл холодильник и замер: в холодильнике была еда. Настоящая еда: кастрюлька супа, сковородка с котлетами, в другой кастрюле — пюре.

Борис видел, что после каждого прихода Степана, холодильник будто сам собой наполнялся, в квартире становилось чище, а сам Борис чувствовал себя вымытым и спокойным. «Повезло коту Маркизу, — Борис впервые без злобы вспомнил о животном. — Так что там с горошиной?» — привычно вслух произнес Борис и открыл спичечный коробок.

Перебирая горошины, Борис лениво подумал о Карине. На миг встрепенулся и нехотя произнес: «Убью Карину. Потому что старая. Старых не должно быть. Я-то знаю, что можно долго жить и не быть старым. Но… — то Я. А Карину лучше убить. Заслуживает, чтобы ее убили. Вон муж ее — умер, а она сразу — ко мне. От меня — к этому примитиву Федору… А сама старая», — Борис поиграл горошиной, запрокинул голову, открыл рот и ловко попал в него сначала одной горошиной, потом еще двумя. Запил водой и с удовольствием икнул.

— Что, поэт, интересно понаблюдать? — Владимир пристроился рядом с Сашей. — Не переживай, это не «вмешательство». Горошины этому придурку просто необходимы. Твоей же Карине облегчат участь: снимут агрессию, снимут… а то, что волю и интеллект свернут, так это — побочный эффект такой у горошин. Не переживай, говорю, воля у него и так дала сбой, да и интеллект стал с вывихом, — подвел итог Владимир, решив, что проявил к Саше и доброту, и участие.

Юра и Вася, внимая Володькиным словам, совсем не соглашались с тем, что подобное является «невмешательством». Я наблюдал, как прозрение и развитие исправляют пришедших сюда невовремя. Но уж очень трудно и медленно исправляют.

Вася, со свойственным ему простодушием, придумывал свои названия многим привычным вещам. Признался как-то, что еще там, при жизни, наблюдая телевизионное изображение Земли в виде шара-глобуса, летящего в межзвездном пространстве, назвал этот яркий шар «инкубатором». И часто рассказывал, как волнует его беззащитность всего земного, привязанного к этому инкубатору всем своим существованием. Уязвима жизнь на Земле, — и в этом прав Василий. Саша, услышав рассуждения Васи, тут же со всем поэтическим пылом досказал то, что даже меня удивило:

— Ты прав, Василий, Земля — это инкубатор, и свойством этого инкубатора является то, что ученые называют «цикличность».

— О чем это ты? — Вася замер в недоумении.

— Милый Вася, все мы живем в постоянных ритмах: стихотворение запоминается легче прозы; ритмичную мелодию воспроизводим охотнее, чем симфоническую тему. Почему? Да потому, что день сменяется ночью, весна летом, и так всегда. Стержень всего этого заложен в движении Земли, светил, космоса — во вселенских ритмах, в которых, как в колыбели, качается наша привычная Земля: туда-сюда, туда-сюда, ритмично и убаюкивающе. Это и есть, Вася, цикличность.

Варвара раскрыла сундук. Аккуратные стопки лежали нетронутыми с прошлого раза. Исходники, разложенные по коробочкам, напоминали провизорский склад. А в самом низу, как маленький тайник, виднелся уголок пергаментного пакета, где спрятана была единственная фотография, вырезанная из старой газеты в те мятежные времена.