Елена Лобачева - Хроники Птеродактиля

— Ты хоть и брат Василию, да совсем на него не похож. Он рассмеялся бы на эти предрассудки. Вася, Вася. Хоть приснись мне! Ну как узнать, случайно ты из окна выпал или помог кто? Не поверю, что сам руки на себя наложил. Не поверю!

Настя не плакала. Она сидела, раскачиваясь из стороны в сторону, пытаясь уразуметь случившееся. Не хотелось вспоминать последние дни. Потому что, вдумываясь в некоторые события, можно и кое-что понять.

«Не буду трогать его вещи, пока не пройдут сороковины», — не сознаваясь себе, Анастасия оттягивала возможность обнаружить что-то непонятное. И это непонятное могло породить неизбежные вопросы, ответы на которые, по ее внутреннему чутью, могли бы огорчить, а то и напугать.

Таня как примерная дочь ходила по пятам, выказывая участие, сочувствие, угнетенность и почти страдание. Брат Василия расторопно хозяйничал, освободив женщин от необходимых дел, связанных с похоронами, документами и походами в разного рода присутственные места.

— Я автобус заказал, мало ли кто придет еще — чтобы всем хватило. Поминать будем там же, на кладбище. У них все предусмотрено. Есть зал специальный. А вот часть продуктов и спиртное — с собой. Нечего деньгами сорить. Еще узнаете, каково оно — без Василия-то.

В хлопотах и разговорах прошел вечер. Перед сном Настя долго выбирала платье на завтра. Совсем черного не было. Остановилась на темно-фиолетовом. «Вдовий цвет, — подумалось мимоходом, — ничего, мне идет».

К утру подморозило. Буднично рассаживались в автобус. Желающих проститься с Василием оказалось много, мест едва хватило. Настя с благодарностью посмотрела на родственников: некоторые искренне плакали. Достав батистовый платочек и стараясь не размазать макияж, Настя всхлипнула, обняла Танюшку… и в этот миг почувствовала тревогу. Тревога имела направление. Медленно повернув голову в сторону последних сидений, Настя зажмурилась. Ей показалась, что чьи-то глаза впились в ее лицо. На нее пристально смотрел чужой мужчина. Он был чужим и для Настиной семьи, и для родных Василия; он не мог быть ничьим знакомым.

Автобус тронулся. Таня склонилась к плечу матери. Покачиваясь в такт движению, Настя прикрыла глаза: бессонная ночь давала о себе знать. И уже не таким страшным казался незнакомец, и такими милыми были близкие и родные, и Вася еще не стал навсегда ушедшим…

— Мам, приехали, проснись, — Таня тормошила задремавшую Настю, — проснись, говорю, все вышли.

Настя растерянно оглянулась: автобус пуст. И незнакомец вышел. Кто же он?

Спустя час в свежий холмик воткнули крест. Выкладывая цветы на могилу, Настя опять почувствовала взгляд незнакомца. Так и есть. Нагнулся рядом, положил четыре гвоздики. Фиолетовые. «Как мое платье, — хоть не снимай шубу на поминках», — Настя усмехнулась и, выпрямившись, направилась в сторону поминального зала. Хотелось согреться и отдохнуть.

— Мне бы поговорить с вами, — незнакомец устроился рядом.

— Как угодно, но лучше в другой раз, устала.

— Я знал вашего мужа. Он кое-что позаимствовал у меня. На время. Надо бы вернуть.

— Его вещи я трогать не буду. Пока не пройдет сорок дней.

— Придется тронуть, — мужчина вздохнул, посмотрел на наполненную водкой рюмку, стремительным движением опрокинул ее в себя. — Я разыщу вас завтра, — бросил он на ходу и так же стремительно вышел.

Наступило завтра. Когда раздался звонок в дверь, Настя еще спала. Звонок сначала вошел в пространство вообще и лишь потом в ее квартиру, голову и разум. Впрочем, разум не успевал за тем, что происходило. Таня, в ночной рубашке, заглянув в глазок, распахнула дверь и впустила незнакомца. Молодые глаза дочери бесстрашно отметили, что этот человек хоронил папу вчера, значит, можно впустить его в дом сегодня.

— Так что, осмотрим вещи Василия? Да вы не бойтесь. Одевайтесь спокойно, я подожду.

Таня, не понимая происходящего, переводила глаза с матери на гостя. Настя кивнула в сторону кухни — иди, мол, мы сами разберемся. Таня покорно вышла. Настя, услышав звук воды, льющейся из крана, лязг металлической крышки чайника, удивилась: «Она хочет его чаем напоить?» И эта мысль показалась ей кощунственной.

— Ну придурок я, придурок! — голос перешел в шепот и стал зловещим.

Карина знала эту особенность мужа превращать раскаяние в угрозу: не поймешь — то ли вина, то ли шантаж.

Автомобиль, новенький первогодок, остался на улице ночью. Просто лень было выйти и отогнать в гараж. И вот утренняя расплата — вместо колес кирпичи.