Анатолий Курчаткин - Курочка Ряба, или Золотое знамение

А парни между тем, покрутившись около Марьи Трофимовны с Игнатом Трофимычем, отошли в сторонку и, перебросившись быстро несколькими словами, принялись продираться к выходу.

Выйдя из магазина, они обогнули дом, в котором располагался магазин, занимая половину первого его этажа, и во дворе прямым ходом направились к служебному входу. Служебный вход был окованной блескучим белым железом дверью, дверь эта стояла нараспашку, и они, не задержавшись на пороге ни на мгновение, вошли в нее.

Не было их минут десять. Через десять минут они появились и, спеша, устремленно направились обратно к общедоступному входу.

Тот, что имел пшеничные усы скобкой, войдя в торговый зал, остановился неподалеку от двери, а другой, со смоляными усами, протолкался к Игнату Трофимычу и, озарясь смущенной, неловкой улыбкой, вызвал его из очереди, отвел на свободный пятачок у окна и, все так же смущенно улыбаясь, достал из кармана с десяток талонов на сахар.

— Слышал тут, дедусь, ваш разговор с бабусей, а у меня, видишь, пропадают.

Сердце у Игната Трофимыча трепыхнулось пойманной на крючок рыбой.

— Продаешь, что ли? — смятенно спросил он. То, что ему предлагается целая куча талонов на сахар, — это он понял, но вот почему именно ему?

— Что ты, дедусь, — продаю! — парень изумился. — Так отдаю. Пропадают, объясняю же! Разъехались, понимаешь, все, наоставляли мне, двадцать килограммов набрал уже, куда еще!

Игнат Трофимыч потерялся. И не нравилось ему все это, не было у него в привычке брать чужое, неприятно ему было чужое, плохо становилось от него, когда приходило в руки, а в то же время все звучал и звучал у него в ушах голос Марьи Трофимовны: «Оборотистей надо быть!»

— Чего у вас, мужики? — сунулся к ним какой-то алкоголический тип. — На сахар талоны? Почем торгуете?

— Иди, — сказал парень, оттесняя его плечом. — Не торгуем.

Надо брать, понял Игнат Трофимыч.

Марья Трофимовна, увидев у своего старого целую колоду талонов, даже привзвизгнула от счастья:

— Ой, дак молодец какой! Где взял?!

Из магазина они вышли с тремя полными сумками. И невезенье с ветчиннорубленной колбасой по три семьдесят, которая кончилась, и пришлось взять «Докторскую» за два двадцать, мокрую, как половая тряпка, хоть выжимай, полностью перекрывалось удачей с сахаром.

— Ну молодец! Ой молодец! — все не уставала повторять Марья Трофимовна.

Их благодетель стоял неподалеку от магазинного крыльца, курил с каким-то таким же в «вареной» куртке, только со светлыми усами и, увидев Игната Трофимыча с Марьей Трофимовной, заулыбался, тотчас же бросил сигарету на землю и шагнул к ним:

— Все в порядке? Отоварились?

Игнат Трофимыч не успел даже раскрыть рта для ответа — Марья Трофимовна уже запела, прямо соловьем рассыпалась:

— Ой, милок, это ты? Ой, спасибо тебе, так выручил — прямо и не знаю как! Теперь и долг отдадим, и с вареньем будем… а без варенья-то нельзя! И витамины зимой, и простуда если… да и для внучат! А то как же так! Всегда внучатам варенья на зиму, а тут ничего!

— Да, для внучат! — подхватил, все улыбаясь, парень. — Была возможность — как не помочь! Давайте поднесем, если по пути, — протянул он руку к сумке Марьи Трофимовны. — Нам на Апрельскую, а вам куда?

Марья Трофимовна обрадовалась:

— А туда же, милок, тоже на Апрельскую. — И отдала свою сумку, и в самом деле тяжеловатую для нее.

— Давай, тоже помогу, — протянул руки к сумкам Игната Трофимыча другой парень, смачно сплевывая на землю дотлевшую сигарету. Этот не улыбался и ничего до того не произнес, а только стоял рядом со смолоусым и, оглядывая Марью Трофимовну с Игнатом Трофимычем блеклыми морозными глазами, все перетаптывался с ноги на ногу.

Игнат Трофимыч отказался от его услуг:

— Ниче, ниче. Я могу.

— Ну, гляди, — сказал парень и пошел рядом пустой, и снова все молчал.

Тот смолоусый рядом с Марьей Трофимовной мел языком — пыль стояла столбом, а этот шел рядом — и молчал. Будто какой конвойный. Игнат Трофимыч предпринял было попытку заговорить с ним, но парень в ответ промычал что-то такое корявое, что Игнат Трофимыч тут же и отступился.

Неприятно это было — такое молчание рядом, и Игнат Трофимыч стал думать, как бы это расстаться с парнями, чтоб не обидеть их, поблагодарить — и расстаться, но пока он думал, они достигли узкого длинного прохода между двумя глухими дощатыми заборами, который на том пути, каким они непонятно почему пошли, невозможно было миновать, углубились в него — и стало поздно.