Арто Паасилинна - Воющий мельник

Ну, думал почтальон, в таком настроении да еще с ружьем Хуттунен даст деревне жару!

Был вечер. Трясина хлюпала под сапогами, грязь разлеталась во все стороны — Хуттунен бежал к трассе. Обогнув станцию, он переправился через реку Кеми и помчался в Суукоски. По дороге надрал бересты.

Мокрый от пота, добежал до мельницы, рывком открыл заколоченную дверь и вошел в избу.

Набрав в поленнице охапку сухих дров, он быстрыми точными движениями настрогал стружку и отнес вниз, где между крупяным и зерновым жерновами соорудил костер. Засунул кору и стружку между поленьев, достал из кармана спички. Чиркнул пару раз, но руки тряслись от ярости, и спичка погасла.

Хуттунен огляделся. Все было такое привычное, такое добротное — жернова, балки, короба с мукой, мешки. Казалось, они умоляли хозяина — не жги!

Хуттунен убрал спички, собрал дрова в охапку, поправил ружье и вышел на улицу. Дрова привязал к багажнику велосипеда, вспрыгнул на него, словно на боевого коня.

— Я сожгу эту деревню ко всем чертям! — крикнул он.

Хуттунен мчался по дороге, ружье гулко стучало прикладом о раму. Мимо пролетели дома Гнусинена, Сипонена, магазин. У магазина Хуттунен сбавил скорость — думал поджечь кабинет Терволы, но передумал, это слишком мелко. Он жаждал жертвы посерьезнее. Лишь у пожарной башни Хуттунен остановился. Не начать ли с нее?

Но тут взгляд его упал на кладбище и новую церковь — самое внушительное здание во всей губернии.

Сердце радостно забилось:

— Лучше подожгу ее, тогда они у меня узнают!

Хуттунен проехал через кладбище к главным воротам. Во дворе было пусто, но дверь открыта. Он занес дрова в церковь и, присев у алтаря, принялся сооружать костер. Приклад ружья громко стукнулся о пол, по огромному пустому залу прокатилось эхо.

Хуттунен встал, достал из кармана спички. Злым, жаждущим мести взглядом оглядел огромное пустое пространство. Взор упал на икону у алтаря, изображавшую распятого Христа. Хуттунен погрозил иконе кулаком.

— Вот ты, добренький! Зачем ты из меня дурака сделал?

Мельнику показалось, что Христос серьезно взглянул ему в глаза, страдание на лице Спасителя сменилось удивлением, затем приветливой нежностью.

Он заговорил с изгоем, и тихие своды ответили эхом.

— Не дури, Хуттунен. Все у тебя в порядке с головой. Вот и в институте тебе хорошие оценки поставили. У тебя ума больше, чем у Гнусинена и Сипонена, вместе взятых, и гораздо больше, чем у настоятеля церкви, хотя у него и был шанс стать умнее в университете. Мне он всегда не нравился, низкий, отвратительный тип.

Хуттунен слушал и удивлялся. Неужели он окончательно сошел с ума, раз с ним уже иконы разговаривают?

Христос продолжал добрым, но звучным голосом:

— У каждого свой крест, Хуттунен… И у тебя, и у меня.

Собрав волю в кулак, Хуттунен ответил Христу:

— Но в моем случае это уже слишком! Сколько уже на меня эти черти охотятся! Несколько недель я мерз в лесах, а до этого вообще запихнули в психбольницу… Нельзя ли мне крест полегче?

Христос понимающе кивнул:

— Твои беды, Хуттунен, ничтожны по сравнению с тем, что люди со мной когда-то сделали.

Лицо Христа стало серьезным от воспоминаний:

— Всю жизнь меня гнали… И под конец распяли живым на кресте. Вот это настоящая мука, Хуттунен. Ты себе не представляешь, какая жуткая боль, когда медные гвозди-пятидюймовки пронзают тебе запястья и ступни, а лоб царапает терновый венок. Потом крест подняли. Это было самое ужасное. Ни одному человеку этого не понять, если он сам не был распят.

Христос серьезно взглянул на Хуттунена:

— Я много страдал.

Хуттунен отвел взгляд от алтаря, помял коробок в руке, не зная, что ответить.

Христос продолжал:

— Но если ты, Хуттунен, правда решил сжечь эту церковь, пусть будет так. Мне она никогда не нравилась. Мне больше по душе старая, на обрыве. Строительство этой, новой, — плод непомерных амбиций губернских стариков. Но только не разводи костер прямо тут, у алтаря. Иди в ризницу или в притвор — огонь сюда и так придет, стены-то сухие. И сними ты это ружье — нехорошо входить с оружием и дровами, церковь все-таки.

Хуттунен стыдливо поклонился иконе, собрал дрова и отнес их в притвор. Там он быстро развел костер. Кора и стружка вспыхнули ярким пламенем. Густой дым наполнил храм.

Скоро стало невозможно дышать, и Хуттунену пришлось открыть дверь. Он вернулся в церковь, сел на скамью и потер глаза. Удивительно, такой маленький костер и столько дыма, наверное, потому что в церкви не было ветра.