Ольга Трифонова: Запятнанная биография (сборник)

Дрался Илько гадко со свинчаткой, но первый убегал с поля битвы, если к противникам приходила подмога.

Один раз Мальчик сказал, что Илька поджидают в выемке хлопцы из Кута.

Надо было предупредить, и он побежал впереди, лая и наскакивая на Илька, но тот пнул его сапогом: «Пошел вон, гедота!», он и пошел и потом в темноте слышал, как Илько говорил козлиным от страха голосом: «Хлопцы, та вы шо, сказылись?!», как упала в пыль выброшенная свинчатка, как гоготали хлопцы и пихали Илька в разные стороны, а потом по очереди давали ему пинков под жопу.

Вернувшись домой, Илько жутко наорал на Бабушку за то, что она оставила для него кисляка в сенях и уговаривала съесть на ночь.

— Чего пристала со своим кисляком!

«Если бы меня так уговаривали, — подумал голодный Букет, сидя под окном хаты, — я бы не огрызался, я бы лизнул ей руку». Больше он не поджидал Илька после досвиток и не ходил с ним за Греблю.

А ведь он любил Илька поначалу. Тот был высокий, красивый, и Букет гордился им. И когда Илько уехал учиться, он скучал по нему, хотя уже давно разочаровался в нем.

Из разговоров Букет понял, что Илько служит в Германии, там, откуда пришел Вилли. Об Ильке Катя говорила с восторгом, а о Дяде Ване — никогда. Это было странно.

А освободившееся для любви место в сердце Букета занял Фомка.

Фомка был совсем другой. Рыжий, веселый, мастер на всякие выдумки, плут, бездельник и врун. Катя больше любила младшего сына, да и Бабушка не могла долго сердиться на Фомку, хотя он мучил и пугал ее ужасно.

Он очень любил лакомства — например, свежую сметану и варенец, но Бабушка была справедливой и всем выдавала поровну, ну разве Фомке чуть-чуть больше. Но ему все равно было мало, и тогда он приказывал голосом, кстати, очень похожим на голос Вилли:

— Подайте мне мой фрюштик битте, Федора Степановна!

Бабушка почему-то пугалась и давала ему внеочередное сниданье.

Откуда Фомка прознал про Вилли, было загадкой, но он знал и иногда затевал уж совсем гадкую игру.

Случалось это, когда в отсутствие Кати Фомка забегал к Олефирам, и Олефириха наливала ему маленький стаканчик мутноватого самогона.

Тогда, придя домой, Фомка требовал копченого праздничного сала и сливок, а если Бабушка не давала, начиналась ее мука.

Фомка зажигал керосиновую лампу на весь фитиль, почти до копоти, велел Бабушке строгим голосом сесть напротив него за стол, чтоб руки на столе, и строго приказывал:

— Выдайте ваши явки, Федора Степановна! Расскажите о вашем сотрудничестве с оккупантами. А что вы будете делать, когда здесь появится ваш любимчик Вилли, кстати, его фамилия Брандт и он большая шишка в Федеративной, подчеркиваю в Федеративной, а не в Демократической Республике Германии, так вот — войдет во двор ваш Вилли, что называл вас «мутер», как вы изволили признаться в одной беседе, а вы вкусно кормили и обстирывали его — офицера СС.

— Та ни! Он не был СС, — тихо и испуганно, как ночью курица в сенях, вскрикивала Бабушка.

— Неважно! Кормили и обстирывали. И теперь этот ваш Вилли войдет во двор, поклонится вам и скажет…

— Та чего он войдет, Фомочка! — вдруг смелела Бабушка.

— Войдет во двор, — возвышал голос Фомка, — поклонится вам в ноги и скажет: «Здравствуйте, Федора Степановна! Спасибо, что были мне как родная мать, я никогда не забуду вашей доброты и заботы».

— Да что ты говоришь, Фомочка! Яка я ему маты? — растерянно лепетала Бабушка.

— …а рядом «сопровождающие лица» и начальство из Киева, из Полтавы, и как выглядит при всем при этом ваша дочь — член партии Екатерина Яковлевна Галаган… Кстати, что это за фамилия? Не из тех ли Галаганов — эксплуататоров и землевладельцев? Ламсдорф-Галаганов, между прочим. Может, отсюда такая любовь к немцам?

— Та яка любовь! Вин же молодой был, дытына еще, совсем дытына той офицер… Я пойду, Фомочка? Мне корову встречать треба, а ты покушай сметанки, покушай…

Иногда Фомка говорил так: «Хочу яйки и млеко!»

— Так ты уж ел.

— Немцам было не жалко, а внуку жалко?!

В такие минуты Бабушка боялась Фомку и разговаривала умильно.

Москвичи приехали на второе лето после возвращения Кати, и жизнь волшебно изменилась. А началось это так.

Однажды Катя и Фомка встали непривычно рано и отправились на станцию к Бахмачскому.

Букет конечно же потрусил рядом. Фомка был зол из-за раннего пробуждения и все время противным голосом повторял новое слово «нахлебники».

И вот то утро запомнилось на всю жизнь. Прекрасное утро. Даже для прекрасной поры полета зеленых жуков — чудное, и только лишь потом понял, что утро это было знаком, предчувствием большой любви.