Константин Кропоткин - Содом и умора

Уж мог бы знать, что у писателей тонкая душевная организация.

Тем более у начинающих.

— Поди-же сюда, лапушка, рыбанька ты моя! — доносилось из зарослей.

Вариантов, как провести остаток вечера, было всего два. Либо скакать по кустам вслед за Марком, либо таскать тяжести вместе с Кирычем. Первое было глупо, от второго у меня и так гудели руки, поэтому я выбрал третье — уселся на скамейку и начал клацать зубами, как мертвец из фильма ужасов.

Природа напрочь позабыла про свои обязанности: дул не по сентябрю ледяной ветер.

«Ух! Не делайте этого! — казалось, завывал он. — Ох, не уживетесь вы вместе!».

«Поздно, милый», — леденея, думал я.

Деньги заплачены, квартира арендована на неопределенный срок и у нашего трио имелась лишь одна-единственная перспектива — вести совместное хозяйство и отравлять друг другу жизнь.

— Поди-же сюда, птичка моя! — нежно ворковал Марк где-то неподалеку.

— Ты ей будто руку и сердце предлагаешь! — раздраженно крикнул я. — Покажи, в конце-концов, характер. Скажи чего-нибудь так, чтобы животина брякнулась в обморок.

Марк не ответил. Дело, которым он был занят, требовало от него крайней сосредоточенности.

Марк ловил кошку.

Кошку нужно было пустить через порог нового дома прежде, чем мы сами начнем обживать новую среду обитания.

— Иначе счастья не будет, — заявил Марк и помянул какую-то из своих бабушек, которая прожила 98 лет вместо положенных 120 потому только, что забыла про кису. Киса, — сказал Марк. — Это наше спасение!

Своей кошки не было, и Марк придумал воспользоваться услугами какой-нибудь посторонней. Я хотел было сказать, что не хочу такого же облезлого счастья, как уличные мурки, но не успел — Марк скрылся в кустах, завидев залог грядущей благодати. Доминирующий цвет у кошки был кофейный, а на морде и лапах красовались черные подпалины. «Сиамка», — облегченно вздохнул я.

Против породистого счастья я ничего не имел.

— Это кто там шумит! — из окна на втором этаже выглянула бабка с волосами, как у Мальвины.

— Здрасте! — крикнул я синим кудряшкам как можно дружелюбнее. — Мы ваши новые соседи. Из первой квартиры.

— Вечер добрый! — поддержал меня Кирыч и с кряхтеньем поднял коробку с книгами.

— Устроили тут содом, — сварливо сказала бабка и, убедившись, что вещи тащат в дом, а не наоборот, захлопнула окно.

Стекла зазвенели, словно осуждая.

— Устами бабули глаголет истина, — сказал я. — Так и назовем наш жилищный кооператив — «Содом и гоморра».

О том, что съезжаться надо, стало ясно месяца два тому назад.

— Сейчас увидишь! — шепотом сказал Марк перед дверью в свою берлогу, которую вот уже неделю делил с неким Германом. — Красавчик! Ни одной пломбы! Представляешь, какие у мальчика гены?!

— Тебе с ним детей не рожать, — прокомментировал я.

Романы с молниеносным заселением на чужую жилплощадь мне категорически не нравились.

Герман, не удосужившийся даже встать с дивана при нашем появлении, и впрямь оказался почти точной копией Аполлона, статую которого Марку подарили на 25-летие: римский профиль плюс полтора метра претензий на красоту.

Правда, имелось два отличия.

Во-первых, Герман был одет. А во-вторых, и у него были руки, тогда как гипсовый Аполлон за годы кочевья по съемным квартирам уже успел их утратить.

— Царевна Будур, — представился я, пытаясь расположить к себе марусиного кавалера.

Не получилось. Герман окинул меня взглядом и, без выражения кивнув, опять уставился в телевизор. «Невысоко оценил», — понял я, а, приглядевшись к нему повнимательнее, вздрогнул.

Его цену я знал абсолютно точно. Один наш знакомый заплатил за час аполлоновой любви сто двадцать долларов. Плюс премия.

— Хорошенький, правда? — Марк увел меня на кухню и приготовился слушать комплименты.

— Бельведерский, — едко сказал я.

— Да, Герочка такой, — мечтательно вздохнул Марк.

— Я видел его в «Макаке», — осторожно начал я.

— Надо же, как тесен мир, — Марк притворился, что удивлен.

— Тогда его звали Даниилом, — добавил я.

— С кем не бывает, — беспечно сказал Марк.

— С ним был Родик-модельерша. Помнишь его? — я выразительно посмотрел на Марка.

— Кого? Эту расфуфыренную жирную клушу? У которой золотых колец, больше чем пальцев? — презрительно переспросил Марк. — Нет, не помню.

Однажды в клубе Родик приревновал Марка к дежурному «спутнику жизни» (кстати, совершенно безосновательно) и располосовал конкуренту лицо. Марк в долгу не остался. Раны драчуны зализывали уже на улице, дружно браня расторопных охранников. Правда, друзьями они после этого не стали: для дружбы у Марка и Родика были слишком схожие вкусы.