Дина Калиновская - Парамон и Аполлинария

Он сам себе аплодирует.

Овации! Зрители вскакивают с мест!

«Я, товарищи, давно прыгаю гораздо выше. Но слишком опережать рекорды не слишком тактично по отношению к коллегам по спорту, вы со мной согласны? О прыгуне всегда легко могут сказать — выскочка! Товарищи судьи! Поставьте планку на два метра сорок шесть сантиметров. Да, вы не ослышались — два сорок шесть. Нет, я не смеюсь над вами, у меня даже в мыслях не было. Я знаю, что рекорд один девяносто восемь. Не понимаю, чего мы рассуждаем!.. Ведь это весьма просто — поставить планку на два сорок шесть и отойти немного в сторону. Ну да, вам отойти! Трудно? Почему? Какую справку? Из какой поликлиники? Слушайте, если вы сейчас же, немедленно не поставите планку на два сорок шесть!.. Ну, то-то! А теперь отойдите. Почему, ответьте мне, вы поставили на два тридцать? Я спрашиваю! Я ведь четко сказал: два сорок шесть. Что? Громче? Два тридцать тоже хорошая высота? Ну, знаете, с вами да на голодный желудок…»

А, здрасьте, Мурзинька, здрасьте!.. Ты ли это?! Выкрасили, родимый!..

Звучит мелодия: «Страшно, аж жуть!..»

Только вчера был нормальным белым котом, а сегодня — надо же, фиолетовый, страсти-то какие! Понимаю — пацаны приняли меры. Угораздило же тебя родиться таким белым, чтобы по ночам демаскировать город! Я бы на твоем месте и глазами перестал сверкать, а то похоже на сигнализацию… Не уходи! Не хочешь беседовать? Ну, не припасено у меня на сегодня для тебя, не грех и самому поохотиться… Ну и вали отсюда, сроду не уважал котов. После победы заведу себе дога. Мама будет, конечно, возражать, но бывшему фронтовику с мамой легче договориться. Мы с моим догом все медали на собачьих выставках захватим, он у меня все будет уметь делать, даже улыбаться знакомым. Ладно, приходи к обеду.

Музыка умолкает. В тишине бьют городские куранты.

Бейте, милые! Бейте, курантики! Еще испортят — еще починим! Бейте пока! Дяде Ване осталось спать меньше часа… ( Зевает ) О-о-о! Не проглотить бы… Ну вот, летят обратно. Теперь через полчаса к нам. Тут уж я вас разбужу, уважаемый Иван Фомич. Страшное у них, однако, гуденье, давит на психику.

Я тебе отомщу, Фролов. Сейчас мы тебе допишем. Я на твою записочку отвечу километровым письмом — неделю будешь читать, год будешь мучиться совестью, знай, как воюющему товарищу отсылать записочки в десять слов. Я эту тактику перенял у нашего сержанта — убивать благородством, новое оружие, работает без осечки.

Тихо… Как в пустом театре…

«Помнишь, брат Фролов, как я вас с Наташкой водил на концерт по контрамаркам? Вы еще не верили, что я могу доставать контрамарки. Как идиот должен был в первом же отделении делать вид, что не замечаю ваших поцелуйчиков. Я думал, это у вас навсегда, а ты, наверно, сейчас даже адреса ее не знаешь. Если знаешь, пришли, я бы написал — так по-дружески… А тогда, после концерта, я сочинил письмо виолончелистке из оркестра, я тебе ее показывал, не забыл? Хорошее письмо получилось, чуть не отослал. Вовремя сообразил, кто она, а кто… такой, что ли, ей нужен!..»

Партитуры моей новой вещи вам раздали? Так, хорошо. Вы, друзья, мои первые исполнители, мои первые критики. На ваш бесстрастный суд я отдаю плод моего вдохновения. ( Стук дирижерской палочки о пюпитр ) Начали!..

Звучит мелодия: «Здесь лапы у елей дрожат на весу, / Здесь птицы щебечут тревожно…»

Стоп! Так не годится. Я вас не понимаю, вторая виолончель. Сначала. Да, да, с самого начала. Внимание!..

Оркестр начинает снова.

Нет, так работать невозможно. Несерьезно. Мне приходится снова начинать из-за вас, вторая виолончель. Вы не собраны, ваши мысли не с нами. Это, в конце концов, черт знает что! После репетиции извольте подойти ко мне. Искусство требует всего человека — без остатка!..

Музыка продолжает звучать.

Простите!.. Я был резок с вами, но вы поймите и простите меня!.. Я устал. Работа над сто двадцать седьмой симфонией была невыносимо напряженной. Вы простили меня? Я люблю тебя, Виолончель. Когда ты смотришь на меня… у меня вырастают крылья! Я крылат! Знаешь, я написал эту музыку только потому, что у тебя глаза, как раннее утро! Ты каждый день на репетиции смотрела на меня. Поняла? Итак, завтра мы женимся. Лучше, конечно, сегодня. Дай руку! В свадебное путешествие мы поедем… Куда ты хочешь?

Несколько тактов свадебного марша Мендельсона, потом начинается песня: «В желтой жаркой Африке…» и далее.

В Африку? Африка, Африка… Африка, понимаешь, вся полосатая, в желто-черную полоску. Это несколько резковато… В Австралию? Как бы тебе объяснить… Австралия серо-коричневая, нерадостный цвет, тебе к лицу больше пошла бы Япония, светло-сиреневая, даже розовато-сиреневая. Нет, решено. Мы покупаем байдарку и отправляемся по Волге от Москвы до Каспия. А?