Дина Калиновская - Парамон и Аполлинария

К основанию солнечной башни прислонились чеканенные по меди парусные корабли всех времен и народов — драккары, униремы, каравеллы, фрегаты. Одесса любит морскую историю и не скрывает своей любви.

А от башни к башне льется в пять могучих рукавов река вольных одесситов. Они пришли сюда скоротать воскресенье, заодно продать оказавшуюся не у дела вещицу, заодно потратить на что-нибудь неопределенное небольшие деньжата. Одесса любит свою толкучку и не скрывает своей любви…

Вот старый торговец утилем. По будням он принимает вторичное сырье у граждан, а по выходным он здесь, и раскладывает на земле ломкую от старости клеенку, и торгует спасенным от переплавки или переработки хламом, и обрезки медных трубок, кусочки олова, пробки, соски, аптечные пузырьки — его товар… И ниппеля, и краны, и ржавые замки, и кривые шиферные гвозди, и мотки проволоки, и соленоиды, тумблеры, верньеры, сапожная лапка, столярные струбцины, хирургические иглы — его товар.

В литровой банке с пуговицами роется какой-нибудь художник — среди пожелтевших бельевых и потускневших военных попадаются старинные, драгоценные, с цветными камнем-кабошоном, с камеей ручной работы. Бронзовая чернильница, завиток дворцовой люстры, обломок греческой вазы, струны для гуслей, список номеров телефонной станции Нью-Йорка — всё имеется на клеенке.

Но спросите что-нибудь, чего все же нет, скажем, кокарду классической гимназии или шар от никелированной кровати. И старый утильщик будет прятать от вас глаза, переставляя с места на место, перебирая без цели свои сокровища, и делать вид, что не расслышал вопроса.

Если же вы новичок и повторите вопрос о кокарде, он неприятно взглянет на ваши ботинки и на ваше лицо и сердито скажет, что на той неделе он продал, и дорого, именно то, что вам срочно необходимо, и он не виноват, что тот человек, который купил это, были не вы. Он крикнет вам, уже хватая и швыряя что-нибудь из небьющегося, что та вещь у него бывает, и часто, но вы — неудачник и пришли именно тогда, когда этого случайно нет. Но еще не значит, совсем не значит, крикнет он вам, что вообще нет! Здесь — действительно нет. А дома — есть, можете не сомневаться! И если вы, нерасторопная личность, придете в следующую субботу, то он — что с вами делать? — берется вас выручить!..

В следующую субботу он узнает вас сразу, опять будет нервничать, кричать на вас, показывать на вас пальцем, плевать в вашу сторону, проклиная человеческую назойливость. У него дома все есть, будет кричать он, — и жена, и знакомая, но этого — нет! И единственно потому, что вы — клейменый ротозей, что любое дело, за которое вы беретесь, — гиблое, а по вашему лицу сразу видно, как вы преуспели в жизни!..

Под солнечной мачтой, недалеко от картины «Германн в спальне графини», в том месте, где людская река образует решительную излучину и поворачивает к мачте затененной, чтобы там столь же круто сделать обратный зигзаг, разложил товары почтенный, чисто бритый, сосредоточенный гражданин. Его товар даже видавшая виды одесская барахолка не могла счесть заурядным — многие ахали, старушки крестились. На мешковине лежала утварь православной церкви — иконы в серебряных окладах, лампадки, паникадило, золоченные кресты во множестве, ведерная хрустальная чаша в треножнике, канделябр… И Библия — в кожаном переплете, с тиснением, с накладками, с замками.

«Войска царя ассирийского заполнили землю Ханаанскую, как море заполняет дно свое…» — загудели над Фридкой колокола истории.

— Сколько вы просите за нее? — спросила она писклявым от волнения голосом, хотя понимала, что у нее никогда не было и не скоро будут деньги на такую покупку, тем более что она уже потратилась до копейки на старенькую пишущую машинку.

Ответ церковного вора был неожидан и величав.

— Вам, — сказал он с ударением и враждебным намеком, значительно глянув на Фридку и брезгливо растопырив и без того приплюснутые ноздри, — ни-че-го не продается.

— Кому это — «вам»? — рассеянно переспросила Фридка, не переставая волноваться, и сразу же догадавшись, о чем он, и сразу же улыбнувшись его дремучести и его искренности, и сразу же поразившись феноменальности происходящего: видано ли! На одесской барахолке! отказываются! продать! вещь! из националистических! соображений! А рука ее тем временем сама потянулась к Библии, она поставила на землю купленную машинку, присела перед Библией на корточках, тронула замысловатую застежку на обрезе. Но хозяин вдруг перегнулся через весь товар и потянул у нее из-под руки.