Ким Эдвардс - Дочь хранителя тайны

А разговор за столом по-прежнему шел о цифрах, материально-технической базе, невозможности перемен. Каролина вскочила со стула, дрожа от гнева. Ее покойная мать в ужасе прихлопнула бы ладонью рот. Каролине и самой не верилось, что она могла так измениться. Но назад дороги не было. Их идеальные школы, видите ли, заполонят умственно отсталые дети! Она уперлась ладонями в стол и застыла в демонстративном ожидании. Один за другим мужчины умолкли, в комнате воцарилась полная тишина.

– Дело не в цифрах, – сказала Каролина. – А в детях. У меня есть дочь, ей шесть лет. Да, она дольше осваивает какие-то вещи, это правда. Но она научилась всему, что умеют другие дети: ползать, ходить, говорить, пользоваться туалетом, одеваться, вот как сегодня утром. Я смотрю на нее и вижу маленькую девочку, которая всех любит – всех без исключения! – и очень хочет учиться. А еще вижу людей, которые, похоже, забыли, что в нашей стране образование имеет право получить любой ребенок – независимо от способностей.

Несколько секунд все молчали. Стекла высокого окна чуть дребезжали на ветру. На бежевых стенах пузырилась, а кое-где облезла краска.

Голос темноволосого мужчины был мягок:

– Я – мы все – глубоко вам сочувствуем. Но скажите, вы действительно верите, что ваша дочь или другой подобный ребенок способны освоить академические науки? И чем это им поможет? Я бы на вашем месте предпочел, чтобы ее обучили какому-то ремеслу.

– Девочке шесть лет, – сказала Каролина. – Ей рано обучаться ремеслу.

Рон Стоун внимательно следил за их диалогом и теперь вмешался:

– В сущности, вся ваша дискуссия не по теме. – Он открыл портфель и достал толстую пачку бумаг. – Дело не в морали и уж конечно не в материально-технической базе. Дело в законе. Вот петиция, которую подписали родители, присутствующие здесь, и еще пятьсот человек. Этот документ является приложением к групповому иску, составленному от имени этих семей, которые настаивают, чтобы их дети были приняты в общеобразовательные школы Питтсбурга.

– Закон о гражданских правах в данном случае использовать нельзя, – сказал седой мужчина, поднимая глаза от бумаг.

– Просмотрите все бумаги. – Рон Стоун захлопнул портфель. – А мы с вами свяжемся позже.

За порогом обшарпанной комнаты, на старой каменной лестнице, они бурно заговорили; Рон был доволен, но старался не проявлять излишнего оптимизма, зато остальные возбужденно обнимали Каролину и благодарили за прекрасную речь. Та улыбалась и обнимала их в ответ. Несмотря на полную опустошенность, она сейчас с особой силой любила этих людей: Сандру, разумеется, которая по-прежнему каждую неделю приходила на кофе; Колин, которая вместе с дочерью собирала подписи под петицией; высокого жизнерадостного Карла, который предоставил обществу место для встреч на своем ковровом складе, хотя его единственный сын с синдромом Дауна умер в детстве от болезни сердца. Четыре года назад Каролина никого, кроме Сандры, не знала, а теперь их всех объединяла напряженная работа по вечерам, отчаянная борьба, скромные победы и большие, большие надежды.

Каролина, все еще очень взволнованная после своего выступления, поехала обратно в подготовительную школу. Увидев ее, Феба вылетела из толпы детей, обняла за колени. От нее пахло молоком и шоколадом, на платье темнела грязная полоска, волосы на ощупь – пушистые, как одуванчик. Каролина коротко рассказала Доро о собрании. Отвратительные слова – заполонят, обуза – до сих пор звучали у нее в голове. Доро, торопясь на работу, коснулась ее руки: «Вечером все подробно обсудим».

Каролина повезла Фебу домой. Мир вокруг поражал красотой: молодая листва, гроздья сирени – облачка пены и огня на зеленом фоне холмов. Ночью прошел дождь, сейчас небо было чистое, ослепительно синее. Каролина вывернула на аллею, затормозила и огорчилась, не увидев грузовика Ала. Они с Фебой прошли сквозь трепещущую тень платанов, Каролина села на крыльце, включила радио, а Феба принялась кружиться по мягкой траве, откинув назад голову и подставив лицо солнцу.

Каролина наблюдала за ней, и недавнее напряжение уходило. Кажется, впереди забрезжила надежда, однако годы борьбы со всем миром научили ее осмотрительности.

Приложив к уху Каролины сложенные ладошки, Феба шепотом поведала ей «секрет». Каролина не разобрала ни слова, лишь почувствовала жаркое, прерывистое дыхание, а Феба уже вновь выскочила на солнце и закружилась – счастливый человечек в светло-розовом платье. Лучи солнца зажгли янтарным блеском ее темные волосы, и Каролина вспомнила Нору Генри под ослепительными больничными лампами. Сердце кольнуло опасливым сомнением.