Энтони Берджесс - Доктор болен

Сконфуженно стоявший мужчина перевел на Эдвина несколько оживившийся взгляд и сказал:

— Забавно, что вы это сказали. Прямо тут за углом школа была. Блажного Гастина. Мы все их колотили немножко по пути домой. Хоть и недолго тут прожили.

— Да?

— Долго кочевали все с места на место, с места на место. Старик мой был очень крутой. Душу ко всем чертям выколачивал из нас, из ребятишек. Поэтому я сейчас не умею ни читать, ни писать. А это никуда не годится.

— Чем вы на жизнь зарабатываете?

— Знаете, что подвернется. Чуть-чуть тут, чуть-чуть там. Прямо сейчас немножечко доски на себе таскаю. Рекламные. Одна впереди, другая взади, как бы вроде сандвича. Хоть и не знаю, чего на них написано. Должно быть чего-то.

— Да, я понял, о чем вы.

— Ну, вот так оно и есть.

— Конечно. — Еще одна очень долгая пауза. Эдвин сказал: — День у меня был довольно тяжелый. Хотелось бы поспать. Можете теперь идти, если хотите.

— До конца продержусь. — Он снова угрюмо сконфузился.

— Не нужно, если вам не хочется.

— Она велела, надо.

— Ясно. Но я все-таки постараюсь заснуть.

Эдвин лег на бок, следя сквозь ресницы за добросовестным человечком. Однако притворный сон превратился в реальный: надо было избавиться от тупой головной боли. Когда он проснулся, все визитеры давно ушли. Заинтересовался, который час, страдальчески взглянул на крышку тумбочки, где обычно лежали часы. Часов там больше не было. Странно. Он сел и еще посмотрел. Забеспокоился по-настоящему, — часы были подарком Шейлы, дорогим подарком, — открыл два ящика тумбочки. Трудно вести поиск в горе полотенец и сброшенных грязных пижам, оставаясь в постели. Эдвин начал очень осторожно вставать. В мозгу колыхался воздух, мучительно колотилась боль. Встав на колени, обыскал оба отделения тумбочки, поискал под тумбочкой, за тумбочкой. Никаких часов. Ну, поделом же ей, черт побери. Это ведь ее идея, не так ли, присылать сюда странных, встреченных в барах личностей с дурной репутацией, жуликов, прелюбодеев, возможно убийц. Теперь боль в растревоженной голове стала почти невыносимой. Эдвин как раз карабкался обратно в постель, когда весело вошел доктор Рейлтон.

— Всегда готовы нарушить приказ, да? — сказал доктор Рейлтон. — Я порой удивляюсь, как вам удалось получить степень доктора. — Явно больная тема для доктора Рейлтона, бакалавра медицины, бакалавра хирургии. — В конце концов, дело элементарного здравого смысла — по возможности избегать боли.

— Часы, понимаете ли. Я искал свои часы.

— Часы ваши сейчас не имеют значения. Нам надо поговорить о более важных вещах, чем часы. Пожалуй, лучше загородимся ширмами. — И со скрипом подтащил загородки на колесиках к койке, где теперь снова лежал Эдвин, сотворив порочную ненадежную уединенную комнатку.

— Вы сейчас, разумеется, не собираетесь что-нибудь делать? — сказал Эдвин.

— Сейчас нет. Хочу рассказать вам о результатах проведенных анализов.

— Да?

— Там точно что-то есть. Вполне подтвердилось. И нам теперь точно известно, где именно.

— Но что?

— Что — не важно. То, чего быть не должно, вот и все. Это все, что вам надо знать. То, что должно быть удалено.

— Думаю, опухоль, — сказал Эдвин. — Думаю, именно так вы сказали моей жене. Не следовало бы доверять ей секреты. Это нечестно. Почему вы мне не могли сказать?

— Зачем вас тревожить без надобности? На самом деле, не стоит тревожиться из-за этого. Операция довольно простая.

— Предположительно злокачественная?

— Я так не думаю. Разумеется, никогда точно не знаешь, но я так не думаю. Обыватель, — сказал доктор Рейлтон, нажимая на одеяле на воображаемые клапаны трубы, — обыватель склонен к эмоциональной реакции на медицинскую терминологию. Рак, гастрит, злокачественная опухоль. Просто поймите: у вас в голове то, что ничего хорошего не приносит, и удалить его можно быстро, просто и безболезненно. Мне очень жаль, — сказал доктор Рейлтон, — что пришлось обременить нашими подозрениями вашу жену. Она принадлежит к очень эмоциональному типу. Но дело в ее разрешении на операцию, если в операции возникнет необходимость.

— Вы получили ее разрешение?

— О да. Она очень о вас заботится, очень хочет, чтоб вы снова поправились.

— А как насчет моего разрешения?

— Ну, — сказал доктор Рейлтон, — понятно, нельзя затащить вас в операционную под вопли об отказе от операции. Вы достаточно разумны, у вас есть право выбора. Но по-моему, вы уясните, что в самых лучших ваших интересах сказать да.