Юрий Поляков - Небо падших

– Антуан, например…

– И Антуан, и много еще… А тут я попала в совершенно незнакомый, злой, живущий по своим законам и не принимающий меня детский мирок. Наверное, я и сама виновата, потому что с глупой гордостью к месту и не к месту демонстрировала свой французский и фыркала, когда другие мямлили у доски. В классе были две девочки, которые мне сразу понравились,– Валя Обиход и Нина Назарова. Подружки. Они даже на переменах под ручку ходили. И знаешь, поначалу они меня как будто приняли… Но потом был новогодний вечер – и я вырядилась, как дура, во все лучшее… Мне, конечно, мать должна была подсказать, что так нельзя, что это воспримут как вызов (в магазинах-то тогда ничего не было!), но моя мамочка в ту пору крутила роман с одним синхронистом, и ей было не до меня. В общем, я вырядилась… Учительши потом еще месяц мои парижские тряпки обсуждали. А он весь вечер танцевал только со мной!

– Кто – он?

– Ван Вей. Он был по отцу китайцем и учился в десятом. Родители его работали в цирке – жонглировали, – и он после школы собирался в цирковое училище. Это было в нем самое интересное, потому что выглядел он совершенно невзрачно – щуплый и желтый. Но именно в него влюбилась до потери сознания Валя Обиход. Нина Назарова была у нее поверенной и даже своего рода парламентером – выясняла у Ван Вея, как он к Вале относится. Обычные среднешкольные глупости. В этом возрасте, сам помнишь, все в кого-то влюблены…

– А ты?

– Я – нет. Не успела. В тот новогодний вечер Нина отправилась выяснять, почему Ван Вей не приглашает танцевать Валю, а он сказал какую-то гадость и снова пригласил меня. Так я стала врагом. У Вали оказались хорошие организаторские способности – и скоро весь класс стал относиться ко мне уже не равнодушно, а враждебно… Ты знаешь, что это такое, когда ты входишь в комнату и на тебя устремляются тридцать пар ненавидящих глаз? Тогда я решила наказать ее. Ван Веем… Напросилась как-то к нему домой – и это было отвратительно. Даже по моим нынешним представлениям, он был очень испорченный мальчик. К тому же у него были плохие зубы… Не менее отвратительным оказался и язык – он обо всем рассказал приятелям. И старшеклассники специально заглядывали, чтобы посмотреть на меня. К счастью, отца вскоре отправили в Брюссель – и мы уехали. Но перед отъездом я отомстила. Я написала любовную записку Нине Назаровой от его имени, подделала почерк и подложила на перемене так, чтобы нашла бумажку Валя. И они пoccopились. Страшно. Как умеют ссориться только лучшие подруги или лесбиянки. Даже подрались! И знаешь, когда они, визжа, на глазах у всего класса таскали друг друга за волосы, я вдруг почувствовала ледяное искрящееся счастье вот тут, в этом месте!.. (Катерина положила руку на живот.) Потом счастье погасло, а лед остался… Даже не лед, а ледяной истуканчик, требующий постоянных жертв… С этого все и началось…

– А зачем ты мне все это рассказываешь?

– Чтобы ты понял… Знаешь, иногда мне казалось, что ты именно тот, кто меня вылечит. Я это почувствовала, когда мы начали прыгать с тобой вместе… Я ждала, что вот сейчас эта ледышка внутри меня растает. Навсегда. И я стану как все – верной, доброй, покорной, рожу тебе ребенка. И буду любить ребенка – за тебя, а тебя – за ребенка… Думаешь, легко ненавидеть всех, кто…

– Всех?

– Всех, кроме тебя.

– А меня, значит, ты любила?

– Нет.

– Почти любила?

– Нет. Почти не ненавидела… С тобой мне было лучше, чем с другими…

– Спасибо за откровенность. Ты улетаешь сегодня?

– Нет.

– У тебя здесь дела? Ты еще не всех стравила и рассорила?

– Нет, просто я перед отъездом хочу прыгнуть с парашютом. Брайен нашел замечательный аэродромчик, прямо посреди кукурузного поля…

– Прыгнуть? А потом с кем – с толстожопым Брайеном? Тебе же все равно, кого потом ненавидеть… На, возьми на всякий случай! – Я вынул из кармана и протянул ей носовой платок.

– Если ты не хочешь со мной прыгать, тогда все равно… – пожала она плечами. – Можно обратиться к тебе с последней просьбой?

– Можно.

– Выстирай, пожалуйста, наш «гербарий»… Нет, все-таки в Катьке был, был особый бабский гений! Она знала, какой-то влагалищной интуицией чувствовала, что я захочу в последний раз прыгнуть с ней и в последний раз приземлиться в постель. В последний раз – это я себе обещал твердо! Она все рассчитала совершенно точно. А что она теряла? Ничего. Зато надежда, пусть маленькая, брезжила. Надежда на то, что я снова прощу ее, как прощал всегда… Как простил ей взорвавшиеся МИГи, Любимого Помощника, сынка министра, как простил ей Гошу с Тенгизиком, по-братски сгоревших через несколько месяцев в одном БМВ прямо на Садовом кольце…