— Не куксись (препротивное, кстати, слово). Отсутствие юмора, знаешь ли, простительно только одному литературному персонажу. Только одному! Не мнишь же ты себя?
Иногда они вели с Антиповым, как называл это ГМ, «стариковские разговоры».
— Замечали вы, Костя, что на закате, при низком солнце предметы и люди выглядят более рельефно, что ли, но в то же время не совсем правдоподобно и как бы карикатурно? Лица неестественно загорелые, присыпанные песком или землей, а глаза живут отдельно и смотрят на тебя с меланхоличной пристальностью, как на юлу, в ожидании, что она вот-вот прекратит свое небесное фуэте и ляжет набок. Да и все вещи, и даже деревья… Они словно бы замерли в парении и ждут темноты, чтобы упасть. Очень, я вам доложу, неблагополучное состояние. Мир повернулся к тебе вполоборота, намереваясь уйти. Не «до свиданья» же ему говорить. Да и он к вежливости себя не принуждает, напротив, хочет показать на прощанье, что будет жить наперекор дохлым твоим заветам. Не так, может быть, ответственно, нежно и возвышенно, а зато веселее. Да. Отсюда и знаменитые стариковские жалобы. А вы думали?
Антипов во время этих разговоров, конечно, подсмеивался над собой, но жаловался все равно обыкновенно, по-стариковски. Ум человеку в таких случаях только и пригождается, что для усмешки. Можно увидеть свою старость со стороны, но лет от этого все равно не убавится.
«Бабы расхотели рожать, — жаловался старик Антипов. — В старые времена рожали помощника, теперь нахлебника. Вот материнский инстинкт и иссяк. Любовь тоже упразднена за ненадобностью. Ведь любовь это трата, а человеку и на себя сил едва хватает. Хиреет народ, крови мало. Продукта своего никто глазами не видит, нет и радости. И заинтересованности в другом нет. Поскольку совместная деятельность отсутствует. Все, как божьи коровки, ползут по световой дорожке, которую положил перед ними фонарик нового дня.
Жизнь насекомая. А значит, нет и мысли о смерти. Был давеча на родине. Старушка Прасковья померла. Сыновья ее так нашумелись от кручины, что уже и могилу вырыть не в состоянии. Глава волости сам гроб сколачивал да сам с мальчишками хоронил. А те пришли в себя только на пятый день. Праздник кончился. А что отмечали-то?
Или возьми киллеров. Они ведь не из ненависти (куда ни шло), за деньги только убивают. И не от голода и обиды, как, допустим, Федька Каторжный, который был проигран в карты, если помнишь, и в животе карасей разводил. У Федьки, у того даже убеждения были и какая-никакая вера. Он по вторникам да по средам только дурак, а в четверг и умнее других будет. А эти дураки пожизненные. Федор Михайлович с ними только соскучился бы, и ни слова про них гений его не смог бы вывести.
Потому и понятие греха потеряло всякий смысл. Оно подразумевает, что душа у человека живая, что она вибрирует и может однажды изойти в муках от раскаянья. Ну а если душа эта способна распознавать только вкус бифштекса и запах купюр? А ты туда же: покажи да докажи! Люди уже и междометиями разговаривать между собой разучились. Тебе мало собственных глаз, что ты требуешь у меня формул?»
Но Антипов был бы, конечно, не Антипов, если бы ручеек его ворчания не выходил к большим обобщениям. Тут, правда, ум его хоть и продолжал сверкать скептическим острием, но уже ни в кого конкретно не метил.
«Вот, например, все сегодня говорят об исчезновении интереса к жизни, — рассуждал академик, — а в этом нет ничего странного. Самые высокие человеческие порывы произрастают из какой-нибудь близкой и очевидной нужды. Ведь и все художества и изобретения природы направлены на сохранения вида и рода. Тут она даже работает, на наш недомысленный взгляд, с избытком. Известно, что ДНК в организмах намного больше, чем строго необходимо для их построения. Индивидуальный организм воспринимает это как парадокс. Но природа ведь и заботится не о нем отдельном, а обо всех сразу. Мы, может быть, никогда не поймем, зачем саламандре понадобилось в двадцать раз больше полностью различных генов, чем обнаружено у человека. И почему саламандрам с западной части Северной Америки необходимо иметь во много раз больше ДНК, чем однородным саламандрам с восточной части?» По мнению Антипова, всякое творчество — избыточность. Кажущаяся избыточность, потому что конечной целью ее является жизнестроительство и его защита. Мы со своей бесталанной кочки говорим «щедрая», а она просто делом занята. Восторгаемся: «красиво», а она знает только одно — «полезно», «необходимо».
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу