Маргарита Меклина - У любви четыре руки

«Мы живем в обществе, где преобладает нетерпимость к транссексуалам… Но ясно, что решение вопросов об опекунстве должно рассматриваться с позиции: что лучше всего для ребенка», — сказала госпожа Боббин, которая на суде описывала отношения отца и ребенка как удивительные.

«В любом семейном споре важно помнить, что для ребенка всегда лучше, когда оба родителя принимают равное участие в воспитании, — сказал в интервью отец. — Если вы действительно любите своего ребенка, именно это должно быть главным — желать только самого лучшего вашему ребенку».

В своем постановлении судья Флауэрз отметил, что всё свидетельствует о том, что девочка счастлива с обоими родителями.

«Примечательно, как мало коснулась ребенка вся эта буря, в которую вовлечены спорящие стороны, — сказал судья. — Все представленные доказательства говорят о том, что девочка очень хорошо приспособлена к жизни, счастлива и здорова. Своим собственным путем она нашла способ принять изменения, происходящие с ее отцом, и продолжает находиться в нормальных, здоровых отношениях с ним, являющимся сейчас психологически женщиной».

Шестилетняя девочка называет отца и папой, и мамой, но при незнакомых людях очень осторожно использует обращение «папа», заботясь, чтобы никто не услышал.

Отец говорит, что большинство людей не догадывается, что генетически он мужчина, и видит ее как мать-одиночку: «Я думаю, сейчас проще для общества принять наличие у ребенка двух мам, чем задумываться о проблеме трансов».

На суде госпожа Янгблад сказала, что она была замужем за человеком, в котором есть «лучшее, что только может пожелать женщина в своем муже». Она рассказала, что господин Янгблад б ольшую часть домашних забот брал на себя — готовил еду, убирал квартиру, стирал и гладил белье, и заботился о ребенке, в основном, тоже он.

«Розалинда готовила ей еду, читала ей, утром поднимала с кровати, вечером укладывала спать, и играла с ребенком тоже, обычно, она. И по ночам, это чаще всего Розалинда укачивала дочку на своей груди, пока дочка не засыпала», — читаем показания госпожи Янгблад в документах суда.

«Нет никаких сомнений в том, что снятие Розалиндой завесы тайны со своей транссексуальности и ее заявление о желании изменить пол с мужского на женский привели госпожу Янгблад в отчаяние», — сказал судья.

Госпожа Янгблад подала заявление о пересмотре соглашения об опеке, когда окончательно убедилась в непоколебимости намерений своего мужа продолжать открыто жить в женском облике.

Первоначальное судебное предписание запрещало отцу брать ребенка «в части города, известные как места сосредоточения транссексуалов».

Конфликт, возникший между супругами, когда отец поменял свою внешность с мужской на женскую, никак не отразился на их дочери, которой тогда было три года.

Психологический тест показал, что ребенок свободен от каких бы то ни было проблем, связанных с определением своей гендерной принадлежности.

«Она была такой маленькой… Детям ведь в том возрасте не очень важно, кто девочка, а кто мальчик, поэтому они открыты для всего, — сказала госпожа Боббин. — Маленькая Саманта всегда знала, что ее отец — женщина. И это все, что она понимает».

Лида Юсупова.

Оргазм был японским. Анна Ивановна видела ясные прямые линии и прямые углы цвета молодой коры дуба. Любовник Орхидея исчез, она была только сама с собой.

Анна Ивановна мыла посуду. Анна Ивановна думала: «У меня есть несколько вариантов изменить свою жизнь. Я могу развестись с мужем… Или я могу развестись с мужем и выйти замуж… Или я могу не разводиться, а просто уехать… Все, что я хочу, это изменить свою жизнь, пока есть время. Я не могу застывать в этих обстоятельствах, потому что тогда у меня будет меньше времени на другую возможную лучшую жизнь».

Анна Ивановна лежала в постели, ее муж только что вернулся от своей любовницы и лег рядом, совсем не боясь разбудить Анну Ивановну, которая притворилась, что спит. Анна Ивановна думала: «Если бы можно было что-то изменить в моем прошлом, если бы вдруг это стало возможным — изменить что-то только одно, я бы попросила, чтобы у меня не случилось того выкидыша. Это было так несправедливо. Мой бедный ребенок — аллегория несправедливости, на том своем единственном ультразвуковом фото. Милый… Сколько бы ему сейчас уже было?»