Андрей Диченко - Культ сала

Что-то подсказывало Вите, что на этот раз его все-таки услышат.

— Георгий Васильевич Орлов — это вы? — не оправившимся от страха голосом спросил парень. Он сразу же протянул письмо, чтобы стало понятно, зачем он пришел.

— Я, — немногословно ответил дед.

— Вам письмо, распишитесь в ведомости, — он стремительно вынул письмо и вручил в трясущиеся руки карандаш, которым дед намалевал свою подпись.

Покончив с этим, Витя пулей вылетел за дверь и, к своему счастью, оказался на улице Дзержинского. Только вот было уже почти девять утра, и, как могло пройти так быстро два часа, он не догадывался…

Елена открыла глаза и тут же посмотрела на летнее небо, скрытое за стеклом ее окна со старыми белыми рамками, в квартире дома сталинской застройки.

По небу летели кометы и падали метеориты. Она тут же закрыла глаза опять и поднялась с кровати. Эту операцию она всегда выполняла с закрытыми глазами, по неизвестной ей причине.

Потом она снова открыла глаза и все же произнесла свою заветную фразу, к которой готовилась вот уже ни один год.

— Мне восемнадцать лет!!! — на часах тем временем было двенадцать часов и одна минута. Довольно странное время: если сложить часы и минуты, то получиться тринадцать. Кроме того, была пятница и как раз тринадцатое число.

— Ровно восемь дней с того момента, как меня изнасиловали, — она открыла окна и отправилась на балкон, выходящий в небольшой дворик. В самом центре дворика красовалась сказочная яблоня, цветущая как раз в это время, и под серебристыми лучами Луны она казалось похожей на ангела. Через пару секунд внимание Елены привлекла маленькая девочка с грязными белыми бантами на голове и в мятом праздничном платье, которая походкой пионервожатого ходила по диагонали двора и что-то пела.

Потом девочка резко остановилась и прекратила свою песню, уставившись на Лену. Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, а потом девочка оскалилась, словно напуганная рысь, и побежала куда-то за угол, криком читая еще какие-то стихотворения инфернального толка. А звезды тем временем все падали и падали, сгорая в земной атмосфере. И весь этот подарок был посвящен восемнадцатилетней Лене.

Она подняла руки вверх и, очертив ладонями круг в воздухе, сделала пару шагов назад. Дар Бога был принят, теперь нужно было отдать должное. Только уже не Богу. Лена пошла в дальний угол комнаты, где стоял черный деревянный телевизор «Горизонт» с архаичными тумблерами для переключения каналов. Она усилием обеих рук повернула один из них, и тут же экран наполнился различными сияниями и красками. Вокруг Лены играли какие-то непонятные звуки, будоражащие воображение и пробуждающие животные инстинкты…

Она села в позе лотоса перед экраном и стала всматриваться в происходящее.

Там, в далеком мире за экраном, она видела, как идет красивая черноглазая девушка восточных кровей. И такая же — по-восточному — грациозная. Девушка на экране повернула свою голову к Лене и подмигнула ей правым глазом, небрежно намазанным тушью, и исчезла в то же мгновение. И экран покрылся красной краской. Изображения не было, но из старых трещащих динамиков едва слышный голос диктора читал что-то. Чтобы услышать отчетливо эти почти немые слова, Лене пришлось приставить ухо к месту, откуда этот звук исходил.

«Сегодня секта „Убийцы невест“ совершила массовое нападение на ЗАГСы Москвы, распыляя за собой иприт — смертельно опасный газ… Мотивы данного теракта неизвестны…» Должно было говориться что-то еще, но передача резко оборвалась, перекрываемая злым шипением, и снова появилось изображение. Это была все та же девушка восточных кровей.

Теперь она смотрела в камеру своими задумчивыми глазами. Потом достала большой тесак, каким обычно орудуют мясники, одетые в передники, вымазанные кровью животных на скотобойне. И медленно, сантиметр за сантиметром начала отрезать себе голову, улыбаясь при этом и распевая патриотические гимны, слова которых было тяжело разобрать, равно как и определить то, что они были патриотическими. Потом лезвие прошлось по голосовым связкам, и голос сперва охрип, а потом и пропал вовсе.

— Очень жаль… — сказала Лена и выключила телевизор. Она прошлась в коридор и, сплюнув на пол, надела легкие парусиновые тапочки.