Андрей Диченко - Аномалии.INFERNO

Анфиса взяла в руки веник и принялась сметать пыль, что извечно скапливалась в этом большом помещении, как внезапно в кармане ее рабочих штанов зазвонил телефон.

Она сняла трубку и произнесла короткое, но четкое «ало».

— Это Ганс. В кинотеатре «Электрон» произошел взрыв, наш человек погиб. Будьте предельно осторожны.

Анфиса Ивановна ничего не ответила. Она, как и другие представители среднего звена организации ИВЧ-фашистов, лишь что-то слышала о проводящихся карательных операциях, направленных на членов их тайного общества, но никакой конкретной информацией не владела. Поэтому, как всегда понадеявшись на то, что сегодня опасность, которая надвигалась на всех их, ее минует, уборщица принялась мести дальше. Сегодня ей ничто не угрожало, да и не боялась эта женщина смерти, про себя повторяя, что смерть — это все-таки то, что бывает с другими.

А в это же самое время криминалисты в другом кинотеатре уже изучали причину взрыва, пока врачи выносили наружу изуродованное тело уборщицы. Когда Анфиса Ивановна собралась уходить, электрик как-то странно посмотрел на нее, будто заподозрил что-то неладное. Анфиса Ивановна решила следить за ним более внимательно или даже сообщить Гансу об изменениях в поведении окружающих ее людей. Но, скорее всего, у верхушки сейчас заботы были куда важнее, чем сумбурные подозрения старой уборщицы.

Когда Анфиса Ивановна вышла из кинотеатра на просторы минских проспектов, дождь слегка поутих, и столицу уже постепенно начал наполнять загазованный воздух. Она пошла на остановку общественного транспорта, дабы водрузить свое тело в салон нужного ей троллейбуса с облезшей краской, который, как ему и полагается, доставит ее к родному дому. Там, в неуютной квартире, она уснет, и ей будет сниться один и тот же сон, что когда-нибудь грядет великое освобождение, о котором слепой пророк говорил, что ИВЧ — это вирус, который не существует в реальном мире, и что все они виртуализированные существа. Но это все будет глубокой ночью. А пока что женщина садилась в полупустой троллейбус, где люди либо тупо пялились в окна, либо безо всякого интереса рассматривали лица своих же собратьев — жителей и гостей столицы, из которых каждый хоть раз задумывался о том, что он делает в этом странном городе.

Она села на свободную оборванную седушку, которая когда-то, вероятно, была полностью обита дерматином — это было еще в то время, когда новоявленная республика была западным форпостом разбившейся как хрустальный шар державы. Справа от нее сидел промокший мужчина средних лет и смотрел в окно. Поначалу Анфиса Ивановна не обращала на него внимания, потом уже краем уха услышала его невнятное бормотание.

«Какие, блядь, планы, твою ж мать…»

Произносил он, и Анфиса Ивановна видела как руки, которые лежали у него на коленях, периодически резко сжимались в кулаки.

«Сдайте 50 тонн, откуда, блядь, 50 тонн…»

Говорил он и легонько бился головой в стекло, либо пытаясь рассмотреть смазанные в движении транспорта силуэты, либо просто уходя в свои миры.

«Стимуляция производства, на хуй!.. Опора на свои силы, еб твою мать!»

В целом в троллейбусе было тихо, только мелкий бунт чиновника нарушал идиллию сонного царства.

«Если не будет положительный показатель, я вас уволю, уважаемый, млять…»

Говорил человек какими-то цитатами, принадлежавшими, скорее всего, кому-то вышестоящему. Вскоре Анфиса Ивановна покинет этот троллейбус, и образ доведенного до психоза служащего государственной структуры навсегда исчезнет из ее памяти.

«50 килограмм макулатуры ежемесячно. Пиздец, твою мать…» — его голос усиливался, а жирные щеки, словно застывшее желе, слегка подергивались в слабом полуистеричном припадке.

Потратив на дорогу домой около двадцати минут, Анфиса Ивановна покинула троллейбус и зашагала к своему подъезду, исписанному уже несколькими поколениями жильцов в символы эпохи и знаки ненависти к этому миру. Изредка среди нецензурной мазни, вскрывающей общественные пороки, вкрадывалось нехарактерное «Маша, я тебя люблю» или «Валера, ты самый лучший». Нередко надписи содержали грамматические ошибки, придающие написанному своеобразный шарм.

Зайдя в тесную однокомнатную квартиру, Анфиса Ивановна сняла с себя пальто и, аккуратно повесив его в шкаф, направилась в комнату, захламленную старыми книгами, купленными, по большей части, для красоты и поэтому девственными — глаз читателя еще ни разу к ним не прикасался.