Иван Зорин - Дом

− А разве есть? — окрысился Нестор, возбуждаясь гораздо сильнее, чем требовала перепалка с подростком. — Присмотрись, мёртвые продолжают жить, живые давно умерли. Мне вот Савелий Тяхт каждую ночь является, а ты заходишь раз в год, значит, он ближе?

Прохор пожал плечами.

− Бывает, человека понимаешь с опозданием, после его смерти, а, кажется, жил с ним душа в душу, и наоборот, бывает − рядом живёт, а не понимаешь вовсе, − гнул своё Нестор. − Когда годы пройдут, как разобрать, что вперёд было: курица или яйцо? У Бога-то вечность, а значит, ни причин, ни следствий.

− Ты что же, Бог?

Нестор пропустил мимо.

− Кажется, ты вчера родился, − уставился он на Прохора телячьими глазами. — А Ираклий Голубень тысячу лет как умер.

− Плохому хронисту и время мешает, − хмыкнул Прохор, уплетая обед с такой скоростью, что побил собственный рекорд.

Так Нестор понял, что Прохор тоже полон таинственных предчувствий, которые со временем превращаются в предсказания, а потом, когда сбываются, приносят мучительно сладостное облегчение и одновременно оставляют в душе горькое разочарование, потому что угадывать повороты судьбы, значит, пережить трагедию до того, как она случится, значит, нести чужую боль, как расплату. А когда Прохор ушёл, не попрощавшись, Нестор не обиделся, наоборот, с тех пор стал привлекать его к работе, разглядев родственную душу, дар пророчества, обрекавший на бездетность и одиночество.

Стратегическим планом Сары было разлучить сына с Молчаливой, увезти, если потребуется, за океан, а тактический расчёт сводился к тому, чтобы переговорить с предполагаемой невесткой с глазу на глаз. Кац прилетели в среду, а уже в четверг, выдавшийся ненастным и холодным, пока Авраам занимал Исаака разговорами о его месте в семье и сыновнем долге, Сара терзала в дворовой беседке Молчаливую, налетая на неё рассерженной орлицей, охранявшей гнездо. Но все её доводы разбивались о наивное простодушие.

− Я его люблю, − опустив глаза, твердила Молчаливая до тех пор, пока Сара не выдержала:

− На одной любви, милочка, жизнь не построишь!

− Любовь и есть жизнь, − упрямо возразила Молчаливая. — И Бог тоже.

− Узнаю сестру богослова! — вспылила Сара, поправляя седую прядь. — Кстати, твои братья тоже считают, что у вас мезальянс. Разве могут все вокруг ошибаться?

А Молчаливая опять увидела себя в инвалидной коляске, которую везут куда-то против её воли.

− Могут, − подняла она глаза. — Все всегда ошибаются.

Сара покрылась пятнами, но у неё был припрятан последний козырь.

− Да, девочка, ты права, − произнесла она хриплым, как голубиное воркование, голосом. — Это я вышла по расчёту. За вдовца. Исмаил у Авраама от первого брака. Думала, стерпится-слюбится…

− Как и ваша мать.

− Суламифь? Он рассказывал? Но поверь, ей легко на старости себя жалеть, у неё было не всё так просто. А могло быть и хуже…

− Что может быть хуже, чем жить без любви?

− Когда отбирают сына, которым жила. Умоляю, не отнимай Исаака, он тонкий, умный, с нами ему будет лучше… − Молчаливая вздрогнула. — Нет-нет, − почти закричала Сара, − ты неправильно поняла, ему надо мир повидать, не всю же жизнь квартиры сторожить. Отпустишь?

Молчаливая точно окаменела.

− Ну, хочешь, хочешь, я перед тобой на колени встану? Я − мать, когда-нибудь ты поймёшь меня, для Исаака я готова на всё…

− А я?

− Если на всё — отпусти!

Молчаливая ответила одними губами.

Она отказала Исааку в присутствии его родителей, застывших с натянутыми улыбками, невозмутимых, как мумии. А через час заперлась в комнате, чтобы, уткнувшись в подушку, выплакать слёзы на всю оставшуюся жизнь, чтобы глаза остались сухими, когда получит известие о пострадавшем в автомобильной катастрофе Исааке, которого везли в психиатрическую клинику и который скончается на операционном столе, такими же сухими, как и тогда, когда стояла у дерева над разбившимся Академиком. Она отказала себе в праве на любовь решительно и бесповоротно, а Исаак после её ухода снова заикался.

− Ма-амочка! — всхлипывая, уткнулся он в колени Сары, как больной пёс. — Отда-ай меня в психушку!

− Мы увезем тебя далеко-далеко, − приговаривала Сара, гладя его морщинистой ладонью. — За синее-синее море, за океан, где светит другое солнце…

Рядом неуклюже топтался Авраам, который едва слышно бормотал:

«Мы тебе там место подыскали…». А, поймав взгляд Сары, развёл руками.

− Па-апа, − застонал Исаак, − как можно жить с та-акими мыслями?