Марианна Грубер - Промежуточная станция

Перед ее глазами вновь возникли большая белоснежная постель и лицо бригадефюрера, заставившего смотреть на него, смотреть все время, так что ей не удавалось думать о чем-то другом. Когда он наконец закрыл глаза, она подумала, что скоро все кончится, но спустя короткое время все началось сначала. Этот человек — и она с ним в одной постели. Мария взяла коробку и опрокинула вверх дном.

Посмотри, чем ты обладаешь, если ты чем-то обладаешь, на что ты способна, чтобы объяснить себе, ради чего ты сделала то, что сделала, если однажды… «Упаси Бог, — подумала она, — когда-нибудь кому-то что-то объяснять». Она принялась сортировать вещи, лежавшие на полу. Детскую одежду свалила в одну кучу, вокруг разложила остальное: духи и лосьон, радиоприемник, посуду и столовые приборы. Затем, так и не накинув на себя никакой одежды, она, совершенно обнаженная, уселась прямо на полу, широко расставив ноги, взяла в руки кухонный нож и стала рассматривать себя.

Неожиданно открылась дверь и вошла Тереза.

— Я видела, как ты шла домой, и подменилась на работе. Тебя шатало, и я решила, что тебе опять плохо. — Она замолчала. — Что ты делаешь? Почему сидишь голая? Да еще под открытым окном?

Мария схватила башмак и начала хлестать им по своему телу.

— Дети — великое благо, так все говорят, — кричала она, — а если они — непростительная неосторожность? За все, за все надо платить.

Тереза беспомощно глядела на Марию, бьющуюся в истерике, пытаясь успокоить тихими, ласковыми словами. Наконец Тереза крепко обхватила ее руками, отняла башмак и швырнула его под стол. Мария с громким кашлем повалилась навзничь, прижав к лицу лезвие ножа.

— Если я полосну ножом, вот так, от верхней губы до подбородка, я ведь стану уродиной? — спросила она.

— Это правда, что говорят о женщинах, работающих в Учреждении, будто они… Ты с ним спишь?

— Вчера, сегодня, может быть, всю следующую неделю. По утрам.

Тереза отволокла Марию на постель.

— У них за все одна цена. Куда ни пойди. Безразлично, где ты живешь, платить все равно придется.

— Роланд, — произнесла Мария. — Ты понимаешь? Я думаю о Роланде. Он все время не идет у меня из головы. Можно наплевать на себя. Можно торговать собой, если на то есть желание или уверенность, что поступаешь правильно. Можно сойти с ума и желать себе смерти, но я ничего не делаю по этим причинам.

— Роланд тебе ничего не скажет, господин инженер всегда прикидывался, будто знает, как устраивать жизнь. То, что он сделал, — хуже, чем ложь или обман. Если бы он не ушел! Да еще молча. Просто-напросто ушел. А ты обязана с этим свыкнуться. Пусть теперь он свыкнется с мыслью, что тебе приходится пробиваться с чужой помощью. К тому же я совершенно уверена, что он тоже…

— Разве это имеет значение? Бригадефюрер спросил меня как-то, не делим ли мы с тобой Джона в постели. Когда его нет в кабинете, он ждет меня внизу, в подвале, и он ждет, чтобы я…

— Тебе нельзя забеременеть, хотя я не вижу особой разницы, иметь двух или трех детей.

— Нельзя?! — Мария с ужасом взглянула на Терезу. — Да я лучше умру!

— Да-да, от него ни за что. Только не нужно, чтобы Джон узнал. Он этого не поймет. Он считает, что ты принадлежишь Роланду — как вещь. Для него брак представляется официально заверенным правом на исключительное пользование. Супружеская измена не относится к области морали или аморальности. Ее просто не должно существовать.

— Я изменяю мужу? Это я-то изменяю мужу?

В уголках губ Терезы образовалась жесткая складка.

— Нет. Но давай об этом лучше не будем говорить. Супружескую измену совершают мужчины, оставляя нас одних.

Мария выглянула в окно, за которым сиял голубизной и золотом кусочек неба.

— С каких пор ты так считаешь?

— Я просто всегда молчала об этих вещах. Разговоры не помогут. Мы хотим выжить, так давай пытаться все это выдержать.

Мария выбралась из-под одеяла, в которое ее укутала Тереза, — и снова оделась.

— Я рада, что ты пришла, — сказала она.

— Мы выстоим. — Тереза обняла Марию за плечи. Они вглядывались в небо, такое умиротворенное и светлое, что глядеть в него хотелось бесконечно.

— Смотри, отличная погода, — сказала Тереза. — Я скажу коменданту, что ты сама заберешь сегодня детей. Пусть думает, что он провинился. Впредь будет повежливей.

Она собралась было уходить, как вдруг от входной двери донесся какой-то шорох. Мария распахнула дверь. Никого не было, но с лестничной клетки доносились торопливо удаляющиеся шаги, а на коврике лежала газета. Мария с удивлением подняла ее. Газета называлась «Барачные ведомости», ее печатали в лагере по ту сторону реки. Они уже слышали о лагере от нескольких людей. В городе ходило о нем много слухов, хотя никто не мог рассказать ничего определенного. Где-то на другом берегу реки есть обнесенный ограждениями район, жителей которого обвиняли в воровских налетах на город. Время от времени Учреждение опровергало эти слухи. Но люди упрямо продолжали толковать об этом. Об этом поговаривали даже на Севере. Об этом упоминал прораб в Садовом переулке, об этом говорил комендант.