Чарльз Буковски - Истории обыкновенного безумия

— Любите?

— Конечно, я всех моих зверюшек люблю. Слушайте, а попугай? Попугай вам не помешает?

— Думаю, против попугая я выстою, — сказал я.

— Тогда вперед, желаю приятно похезать.

Она закрыла дверь. Попугай неотрывно смотрел на меня. Потом попугай сказал:

— Тогда вперед, желаю приятно похезать.

Что он и сделал, прямо в ванну.

В тот день и вечер мы еще немного поговорили, и я съел парочку вкусно приготовленных блюд. Я не мог разобраться, то ли все это было грандиозным спектаклем белой горячки, то ли я уже умер, то ли сошел с ума и у меня начались видения.

Не знаю, сколько различных видов животных держала Кэрол. Причем все они были ручными. Это был Освобожденный Зоопарк.

Потом наступило «время моциона и сранья», как выразилась Кэрол. Группами по пять или шесть она выпроводила всех из комнат и вывела во двор. Лисица, волк, обезьяна, тигр, пантера, змея — впрочем, в зоопарке вы бывали. Кого только она не держала! Но самое странное было то, что звери не беспокоили друг друга. Конечно, их явно неплохо кормили (на продукты она тратила бешеные деньги — папа, должно быть, оставил немало), но мне пришло в голову, что любовь Кэрол к животным довела их до весьма добродушной и почти комичной покорности — до любовного оцепенения. Животные попросту хорошо себя чувствовали.

— Посмотрите на них, Гордон. Посмотрите внимательно. Разве можно их не любить? Смотрите, как они движутся. Каждый по-своему, в них ни капли притворства, каждый — это личность. Они совсем не похожи на людей. Они сдержанны, невозмутимы, ничуть не задиристы. У них талант, талант, дарованный им от рождения…

— Да, кажется, я понимаю, о чем вы…

Той ночью уснуть я не смог. Я надел все, кроме носков и ботинок, и направился по коридору в переднюю комнату. Я мог заглянуть туда, оставаясь незамеченным.

Там я и остановился.

Кэрол была совершенно голая, она лежала, распластавшись на низком столике — спиной на столике, а нижняя часть бедер и ноги свисали. Все тело ее было возбуждающе белым, как будто никогда не знало солнца, а груди были скорее не большими, а сильными — казалось, они живут самостоятельной жизнью и стремятся воспарить в вышину, и соски были не темных тонов, как у большинства женщин, а скорее розовато-алыми, как пламя, только по-розовее, почти неоновыми. Боже мой, женщина с неоновыми грудями! А губы ее, такого же цвета, разомкнулись в сладостном полусне. Ее голова чуть выдавалась над другим краем столика, а эти длинные рыжевато-каштановые волосы свисали, свисали, слегка колыхались и вились чуть-чуть на ковре. И все ее тело производило впечатление смазанного — казалось, нет ни коленных чашечек, ни локтей, ни острых углов, ни краев. Она была смазана гладко. Единственное, что выдавалось наружу, — это остроконечные груди. А тело ее обвивала длинная змея — не знаю, какой породы. Язык трепетал, а змеиная голова двигалась взад и вперед по щеке Кэрол — медленно, плавно. Потом, приподнявшись, змея изгибалась и смотрела Кэрол в глаза, на губы и нос — жадно вглядываясь в ее лицо.

Иногда змеиное тело едва заметно скользило по телу Кэрол; оно казалось лаской, это движение, а после ласки змея немного сжималась и сдавливала Кэрол, обвиваясь вокруг ее тела. Кэрол задыхалась, вздрагивала, трепетала; змея сползала вниз возле ее уха, потом поднималась, смотрела ей в глаза, на губы и нос, а потом повторяла свои телодвижения. Змеиный язык порхал очень быстро, а пизда Кэрол была распахнута, волосики умоляли, алые и прекрасные в свете лампы.

Я вернулся к себе в комнату. Ну и везет же этой змее, подумал я; подобного существа на женщине я еще не видал. Я долго ворочался, но в конце концов ухитрился уснуть.

Наутро, когда мы вместе завтракали, я сказал Кэрол:

— Кажется, вы и вправду любите свой зоопарк.

— Да, я их люблю, всех до единого, — сказала она.

Доели мы почти молча. Кэрол выглядела лучше обычного. Она так и сияла, все ярче и ярче. Ее волосы казались ожившими: казалось, они подпрыгивают в такт ее движениям, а свет из окна лучился сквозь них, оттеняя-рыжину.

Ее широко раскрытые глаза горели, но не от страха, не от сомнений. Эти глаза: она все впитывала, все пропускала через себя. Она была зверем. И человеком.

— Слушайте, — сказал я, — если вы сумеете отобрать у той обезьяны мое пальто, я, пожалуй, тронусь в путь.

— Я не хочу, чтобы вы уходили, — сказала она.

— Вы хотите взять меня в свой зоопарк?

— Да.

— Но дело в том, что я человек.

— Вы неиспорченный. Вы не такой, как они. В душе у вас еще полно сомнений. А они пропащие, ожесточенные. Вы тоже пропащий, но еще не успели ожесточиться. Вас лишь надо найти.