Давид Гроссман - См. статью «Любовь»

Пока что он не может пожаловаться, добыча и вправду обнадеживает, у него есть большой еж, которого он поймал во дворе своего дома, с черной остренькой и грустной мордочкой, как у маленького человечка, и черепаха, которую Момик нашел в долине Эйн-Керем, она еще не очнулась от зимней спячки, и жаба, которая пыталась перейти дорогу, и Момик спас ее от машин и принес сюда, и ящерица, которая в тот момент, когда он схватил ее, сбросила хвост, и Момик просто не мог справиться с собой и подобрал хвост тоже, положил его на бумагу, хотя это было достаточно противно, и засунул в отдельный ящик, и в карточке, которую прицепил к клетке, написал: «Неизвестное пока животное, возможно, ядовитое», но потом его немного замучила его научная совесть, и он сделал поправку, которая показалась ему довольно честной: «Возможно, хвост ядовитый», потому что по правде это невозможно знать. У него есть и котенок, который, похоже, из-за темноты немного взбесился в клетке, и есть, что называется, главная гордость собрания — молоденький вороненок, который выпал из гнезда. Пара ворон свила гнездо на сосне рядом с домом, и вороненок свалился на маленький балкон, можно сказать, прямо Момику в руки. Родители вороненка очень подозревают, что это Момик украл у них сына, и пикируют на него всякий раз, когда он пересекает двор, и несколько недель назад даже клюнули его в спину и в руку, так что пошла кровь и было, что называется, весело, но они ничего не могут доказать, и этот вороненок каждый день получает пулькеле и раздирает ее на части своими острыми когтями и кривым клювом, а Момик смотрит на него и думает, до чего же он жестокий и кровожадный, и наверно, он и есть этот самый Нацистский зверь, но пока невозможно знать в точности, из кого он получится, это выяснится только после того, как все тут получат правильное воспитание и подходящий корм.

Несколько дней назад, когда Момик спускался по тропинке в долину, он видел газель — мимо него вдруг пронеслось по скалам большое светло-коричневое пятно и вдруг остановилось, повернуло голову, красивую, испуганную и дикую. Газель! Она вытянула мордочку вперед, чтобы обнюхать его, и Момик затаил дыхание, ему хотелось, чтобы от него исходил приятный запах, запах дружбы. Принюхиваясь, газель подняла в воздух и подогнула одну ногу, но вдруг отскочила назад, поглядела на Момика широко раскрытыми глазами — неприязненно, со страхом, и тут же ускакала. Момик целый час потом искал ее в скалах, но не нашел. Он был раздосадован и не знал почему. Может ли из нее получиться Нацистский зверь? — спрашивал он себя, ведь Бейла сказала совершенно определенно: Нацистский зверь может получиться из кого угодно, то есть из любого животного, из любого! Правда ли, что из любого? Нужно попробовать выяснить у нее еще раз.

Ящики с надписью «Тнува» и «Освежающая Темпо-сода» Момик нашел за лавкой Бейлы, выстелил их мягкими тряпками и старыми газетами и приделал к ним небольшие замочки из проволоки, а все остальное, что было в чулане, сдвинул в сторону: бабушкин сундук, и большие сохнутовские кровати, и провонявшие мочой соломенные матрасы, и чемоданы, которые лопаются от всякого барахла и перевязаны веревками, чтобы не развалились, и два огромных мешка, полные старых башмаков всех фасонов и размеров, потому что старую обувь не выкидывают, и кто прошел однажды двадцать километров по снегу босиком, тот это прекрасно знает, так сказал его папа, и это было единственное указание, которое он получил от папы и тотчас записал. Снег как раз подошел ему к Снежной королеве, которая заморозила всех в стране Там.

Из кухонного шкафчика он утащил несколько старых тарелок и надтреснутых чашек, чтобы поставить их в клетки, но мама, разумеется, сразу заметила, а Момик визжал, что это не он, и видел, что она не верит. Тогда он грохнулся на пол и принялся колотить по нему руками и ногами, и даже закричал ей ужасную вещь, чтобы она оставила его в покое и не лезла ему в душу, и нужно сказать правду, что до того, как он начал бороться с Нацистским зверем, он никогда не говорил ей такого, ни ей и никому другому, и мама по правде испугалась и сразу замолчала, и рука ее дрожала на губах, а глаза раскрылись так, что он испугался, как бы они не лопнули и не разорвались. Ну да что он мог поделать, эти слова вырвались у него сами собой, он вообще не знал, что у него есть такие слова. Но она не должна была мешать ему в этом деле. Хватит и того, что они не помогают, хорошо, пусть, он понимает: им нельзя, — но еще и мешать?!