Джон О`Фаррелл - Мужчина, который забыл свою жену

— Вот именно. Нехорошо. Так оно и есть. Вкус какой-то странный. Маринованный лук может испортиться?

— Ты не знаешь, во сколько точно Мадлен собиралась в больницу?

— He-а. Но ты можешь туда позвонить. Или это потому что уксус какой-то специальный, бальзамический или вроде того.

— Наверное, мне всё же следует ей позвонить. Выяснить, когда она туда идет, что нужно… и вообще.

— Можно и позвонить. Только она просила этого не делать. Хм, похоже, меня поташнивает.

Я не готов был прямо сейчас встретиться с детьми. Но в случае с отцом обстоятельства не оставляли выбора, знакомиться нужно было немедленно. Чтобы не умереть от горя, если он всё же скончается.

У входа в больницу я подумал, что надо купить что-то в подарок. Может, открытку или цветы? Или что-то, демонстрирующее уверенность, что он скоро поправится, журнал, например, или даже книжку? Не очень толстую, конечно; «Война и мир» или четвёртый том Гарри Поттера — это, пожалуй, чересчур. Но я абсолютно не представлял, что может быть интересно моему отцу. Слово «папа» ассоциировалось только с набором ролевых моделей, переживших мою амнезию. Капитан фон Трапп и король Лир смешались с Гомером Симпсоном, Дартом Вейдером и забавным палаткой из рекламного ролика семидесятых.

Я поднялся на четвертый этаж и направился прямиком к палате отца. Откровенно здоровый вид крепкого темноволосого мужчины, лежавшего на кровати, приятно удивил. Так это и есть мой отец. Папа. Я присел рядом и преданно взял его пухлую руку.

— Привет, пап, это я. Пришёл, как только узнал.

Мужчина внимательно посмотрел на меня.

— Кто ты, мать твою, такой, трахнутый ублюдок? — рявкнул он с выраженным восточным акцентом.

Тут я разглядел арабское имя на пластиковой бирочке и пулей вылетел из палаты.

Присел в коридоре отдышаться. Итак, я держал за руку постороннего пожилого мужчину, — в такой ситуации трудно сохранить спокойствие. Впрочем, может, он и не посторонний, а Гэри просто забыл сообщить, что мой отец сирийский шпион, сделавший карьеру в Королевских ВВС, несмотря на малопонятный акцент и склонность к грамматически некорректной нецензурной брани.

Наконец-то я стоял перед палатой, фамилия обитателя которой совпадала с моей. Я решительно взял себя в руки и шагнул через порог. На больничной койке, в окружении урчащих аппаратов, обмотанный проводами и трубками, лежал тощий, кожа да кости, старик — бесцветная кожа обтягивала скулы, губ почти не видно. Контраста ярче не придумаешь: плазменные мониторы и дорогущие технологии космической эры — и тело в центре, словно мумия бронзового века, чудом сохранившаяся в торфяных отложениях.

— Привет…

— Это ты, сынок? — прохрипел он сквозь кислородную маску.

— Да. Это я.

— Как это мило с твоей стороны. Пришел меня навестить. — Голос слабый, голову не повернул, обращаясь ко мне.

— Да ничего особенного. Это самое малое, что я могу сделать. Может, тебе что-нибудь нужно?

— Нет, присядь. Со мной всё нормально. (Хотя по виду этого было не сказать.)

Врачи уверяли, что отец в сознании, в здравом уме и твёрдой памяти, но я всё равно надеялся, что пациент будет спать или не сможет говорить из-за кислородной маски на лице, а я, как преданный сын, посижу немножко рядом и отправлюсь восвояси.

— Как ты себя чувствуешь?

— Прекрасно, лежать здесь — сплошное удовольствие.

— У тебя что-нибудь болит?

— Немножко. Ничего особенного.

— Может, всё-таки тебе что-нибудь принести?

— Двойной виски. Безо льда.

Я улыбнулся беззаботности этого старика и понял, что уже люблю своего папу. Он умудрился сохранить чувство юмора даже на пороге смерти. Вообще-то выглядел он так, словно уже преодолел этот порог и, миновав прихожую, направляется прямиком в гостиную смерти. В палате пахло дезинфекторами, которые не могли заглушить запах угасающего тела.

— Мэдди с детьми. Заходила…

— Да, знаю.

— Чудесные ребятишки. Такие милые.

— Точно. — И по глупости добавил: — И прекрасно справляются со всем этим.

Старик помолчал, но потом всё же уточнил:

— Справляются с чем?

— Ну, ты же понимаешь…

— Что случилось?

И тут до меня дошло, что дед ничего не знает о нашем разводе. Естественно: отец — старый человек, с больным сердцем, с чего бы мы стали подвергать его дополнительному стрессу и рассказывать, что брак его единственного сына распался? И по той же самой причине ему, конечно же, не сообщали, что я пропал и теперь страдаю амнезией.