Джон О`Фаррелл - Мужчина, который забыл свою жену

Я предложил Мэдди вернуться домой, к Дилли и Джейми, но в своём разгневанном состоянии она расценила это как моё нежелание заниматься детьми, чтобы иметь возможность ухлестывать за очередной молоденькой учительницей.

Гэри и Линда приглашали меня на ужин. Я узнал, что они пытались разговаривать с Мэдди обо мне и подчёркивали, в мою защиту, что я, по крайней мере, не стал скрывать горькую правду.

— Да, это было ошибкой, он так и твердит, — говорила Линда, — но ведь не каждый мужчина смог бы признаться…

— Я бы ни за что не признался, — уточнил Гэри. Но у него были свои причины для депрессии. Он сообщил, что решил-таки закрыть «ТвоиНовости». — Я думал, это будет круто. Надеялся, мы растопчем Мердока.

— Э-э, он всё же довольно влиятельная фигура. В медиамире, я хочу сказать…

— Моя идея не сработала. Люди не новости размещают, а просто враньё всякое.

— Да, в отличие от журналистов из таблоидов?

— А мне нравилось. — Линда пыталась защитить проект. — Там был очень забавный клип про шимпанзе со шлангом…

— Линда! Идея была не в этом!

— То есть ты закрыл сайт?

— Я разместил сообщение, что ресурс закрывается. А какой-то шутник написал другое сообщение, что, мол, моя информация — это розыгрыш, а на самом деле «ТвоиНовости» куплен CNN, и теперь все в чате беснуются от восторга.

— В этом проблема мнения большинства. Толпа иногда ведет себя исключительно глупо.

Всё пошло наперекосяк. В двадцать лет вы полны оптимизма и намерены горы свернуть, вы строите планы и ждёте их скорого исполнения. После тридцати вы слегка контужены появлением детей, покупкой дома и дополнительной работой, чтобы оплатить всё это; у вас нет и минутки свободной, чтобы поднять голову и посмотреть, куда вы движетесь. К сорока у вас, наконец, появляется возможность перевести дыхание, критически оценить достижения и осознать, чего же вы добились. И тут внезапно понимаете, что это нисколько не похоже на то, к чему вы стремились, и вообще всё произошло само по себе. После сорока наступает Десятилетие Разочарования.

Последняя встреча с доктором Левингтон, которая сообщила, что собиралась звонить мне, узнать, как обстоят дела с моей амнезией, «но представляете, как забавно — забыла! Какой всё-таки удивительный орган — человеческий мозг!» Мы поболтали немного, потом она спросила, не появилось ли новых важных воспоминаний. Но я, поколебавшись, решительно ответил: «Нет, никаких». Самое любопытное, что, наверное, стоило бы ей рассказать, ведь из всех воспоминаний это первое, которое возникло, а потом опять пропало. Я ясно помнил момент, когда вспомнил об измене, но сейчас отношения с Иоландой, поездка в Париж представлялись просто каким-то размытым пятном. Как будто подсознание решило, что бестактно задерживаться на столь постыдном эпизоде.

Керамическая голова на столе доктора, судя по всему, пережила катастрофу — была расколота, а потом кое-как склеена.

В итоге доктор Левингтон объявила:

— Что ж, полагаю, мы больше ничего не можем для вас сделать. Ступайте и спокойно живите всю оставшуюся жизнь.

Я давно уже решил, что обязательно загляну к Бернарду, как только окажусь в больнице. Надо было зайти раньше, но из-за своей житейской суматохи я так и не выбрался до сих пор. Прямо слышу, как он усмехается: «Лучше поздно, чем никогда!»

— Бернард? — рассеянно переспросила доктор Левингтон, когда я поинтересовался, где могу его найти.

— Ну, помните, Бернард? Болтливый такой мужик, лежал на соседней койке. У него была опухоль мозга, но он всё говорил, что не позволит ей себя прикончить.

— А, да, этот! Нет, боюсь, вы не сможете с ним повидаться.

— Его выписали?

— Нет. Он умер.

На четвёртый день чистилища мне позвонил отец Мэдди. Рон предложил встретиться в «Гуманитарном кафе» в Британской библиотеке. Он не сказал зачем, но выбор места несколько обнадёживал. Если он собирался начистить мне физиономию за оскорбление дочери, Британская библиотека — не самое подходящее для этого место.

Я не бывал прежде в этом святилище культуры и, пересекая просторную площадь, чувствовал себя юным студентом. На меня сверху вниз смотрела огромная бронзовая статуя. «Иссак Ньютон, по рисунку Уильяма Блейка» — два выдающихся ума на противоположной стороне шкалы по отношению к моему ненадёжному клочку студенистой плоти. Наверху эскалатора открывался вид на застеклённое хранилище. Миллионы книг, все знания человечества заключены здесь, и чувство благоговения охватило меня. Отовсюду звучали приглушенные перешёптывания студентов и академиков.