Тьерри Коэн - Я выбрал бы жизнь

Он начал собирать свои вещи в черный мусорный мешок. Занятие это наверняка сулило ему новые открытия. Это было уже привычным делом. Он улыбнулся, подумав, что его болезнь стала рутиной. Нескольких раз хватило, чтобы приобрести новые привычки. Он открыл шкафчик и выложил все содержимое на кровать. Среди одежды обнаружилась потрепанная коробка, в которой лежали какие-то бумаги. Жереми поставил ее на стол и начал изыскания.

Первым он нашел письмо от Клотильды, датированное 6 июня 2018 года.

«Мой милый мерзавец,

Я не знаю, какую цель ты преследуешь. Может быть, никакой.

Когда Пьер показал мне письмо, которое ты прислал Виктории, я ничего не поняла. Сначала я подумала, что это акт любви. Вот идиотка! Да-да! Я решила, что ты сделал это с целью развести меня с Пьером, чтобы я была вся твоя. Очень скоро я поняла, что это бред. Ты неспособен на такой поступок, потому что неспособен любить.

Пьер был убит. Он сразу же попросил меня уйти. И самое смешное, что меня это опечалило. Я расставалась с человеком, который любит меня, из-за человека, который меня больше не любит. Я была вынуждена признать, что ты и есть тот, кого порой с грустью описывал Пьер: безумец, с удовольствием творящий зло.

Я могла бы умолять Пьера простить меня, но знала, что все будет напрасно. Мы слишком далеко разошлись в разные стороны, и расстояние не позволяет нам больше понять друг друга. Я одна с моей ненавистью к тебе. Я сумею заставить тебя заплатить за это, Жереми. Ты научил меня быть жестокой. И я буду, можешь мне поверить.

Итак, часть его плана сработала. Виктория получила его письмо. Ему было очень жаль узнать, что Пьер страдал. Но он наверняка оказал ему услугу, открыв, что связывает Клотильду с другим Жереми.

Он нашел еще одно письмо и сразу узнал почерк. Лихорадочно схватив его, он не смог совладать с дрожью в руках. Письмо было датировано 18 марта 2020 года.

«Жереми!

Я всегда верила, что однажды мы возобновим нормальные отношения — отца, матери и сына, любящих друг друга, вопреки всем трудностям, которые могли им встретиться. Когда мы в первый раз виделись после твоей попытки самоубийства, больше двадцати лет назад, у меня появилась надежда. Я вновь обрела тебя, нежного, внимательного, любящего. Я была, счастлива сообщить об этом твоему отцу, и он, забыв свою гордость, улыбался моему рассказу о нескольких часах, проведенных с тобой. Я уверена, он даже пожалел, что сам не пришел. Но наша радость длилась недолго: вскоре тебя как подменили. Ты снова отказался видеть нас. И снова мы ничего не понимали. Опять эта боль, еще более жестокая, ведь мы поверили радужному обещанию, и нам рисовалось новое будущее, с тобой. Я звонила тебе, умоляла, но ничто не могло вернуть тебя нам.

Все это как дурной сон. Сон, который начался в тот день, когда, захотев умереть, ты убил нас. Виктория и Пьер предполагают, что ты болен, что ты будто спишь и просыпаешься время от времени, в день твоего рождения. Может быть, это правда.

Мы с твоим отцом цеплялись за это предположение и за многие другие. Каждое из них давало нам передышку, позволяло вырваться на время из духоты нашего несчастья и вдохнуть немного свежего воздуха. Так тяжко было думать, что наш сын, единственный оставшийся у нас ребенок, нас ненавидит.

Потом твой папа оставил надежду. Он запретил мне говорить о тебе, произносить твое имя. Он хотел убедить себя, что тебя больше нет, что ты действительно умер в тот день. И его жизнь кончилась. Он перестал гулять, встречаться с друзьями. Даже посещения внуков не могли больше облегчить его горе. Он заболел. Я ухаживала за ним, каждый день надеясь, что ты придешь, позвонишь в нашу дверь и твое возвращение станет чудодейственным лекарством. Но последние четыре года были ужасны. Он повредился умом. Мне случалось порой тебя ненавидеть, когда в его пустых глазах я видела тебя. Мы всегда представляли себе, как уйдем на покой, словно пристанем к долгожданному берегу. Пристанем после стольких лет борьбы с бурями и ожидания затиший. Милый берег, ласковый и безмятежный простор теплого песка. Но ты превратил эти годы в ад.

Твой папа умер вчера вечером. Он мучился. И в своих последних стонах он звал тебя.

Может быть, там, где он теперь, он тебя простит.

Я не прощаю.

Отчаянный крик Жереми разорвал мерный гул тюрьмы.

Тяжелая стальная дверь закрылась за ним. Солнце ослепило его, и он сощурился. Любой заключенный наслаждался бы первыми минутами свободы, но он стоял растерянный, ошалевший от яркого света.