Дино Буццати - Загадка Старого Леса

Мальчишки из долины явились спустя полчаса после того, как ушли товарищи Бенвенуто. Припав к земле, противники двигались бесшумно и проворно, юркие, точно змеи; короткими перебежками, прячась за кустами и деревьями, приблизились они к хижине. Их было восемь или девять.

Бенвенуто лежал в гамаке, подвешенном к потолочной балке, и крепко спал. Солнце силилось пробиться сквозь плотное облачное покрывало, день выдался жаркий, душный.

На этот раз мальчишки из поселка не захватили с собой ни палок, ни камней. Зато каждый нес по пучку соломы. Ступая мягко, как кошки, они окружили хижину и разбросали солому. В трех или четырех местах подожгли ее и быстро убежали, растворившись среди елей Старого Леса.

Пламя разгоралось неохотно. В свете солнца его почти не было видно. Но мало-помалу огонь расползся по соломе и устремился к хижине. Пелена густого дыма обступила стены. Бенвенуто по-прежнему спал.

Птичка, которая была всему свидетелем, грустно чирикала, предчувствуя беду. Заметив столб дыма, поднимавшийся к небу, на поляну слетелись ветры, и среди них Маттео.

— Бенвенуто! Бенвенуто! — закричали с опушки. Это вернулись ученики пансиона: они тотчас поняли, что стряслось. Некоторые, правда, подумали сперва, что хижину поджег Бенвенуто, но, увидев горящую солому, догадались: это дело рук врага.

— Бенвенуто! Бенвенуто! — звали перепуганные мальчики. Шутка принимала скверный оборот.

Наконец Бенвенуто проснулся. Сквозь завесу дыма приятели видели, как он показался на пороге — в лице ни кровинки. Из его груди не вырвалось и слабого крика, он замер на мгновенье, прислонившись к дверному косяку. Потом стал выходить, направляясь к лесу, и шагал совсем медленно, невероятно медленно — так, словно чихать хотел на весь этот огонь. Бенвенуто шел через дым, языки пламени кусали его, а он шел, осунувшийся и безразличный ко всему.

И вот он спасся. Мальчики уставились на него, онемев от страха. Бенвенуто натужно улыбнулся.

— Я забыл шапку! — воскликнул он глухим, сдавленным голосом. Развернулся, двинулся обратно к хижине, проделав все это так невозмутимо, хладнокровно и спокойно, что и не описать; прошел сквозь стену дыма, а через несколько секунд появился снова, с шапкой на голове, и, закашлявшись, в третий раз пересек полосу огня.

— Ну давай же, поторапливайся! Живее! — кричали ему товарищи. — Ты что, умереть хочешь в этом пожаре?

— Поспеши, поспеши, — отозвался Бенвенуто (было заметно, что он едва сдерживает слезы). — А к чему спешка-то? Меня что, кто-нибудь ждет?

Можно почитать за чудо, что он не пострадал. Мальчики, которые стояли под елями у края поляны, невольно отшатнулись, когда Бенвенуто проходил мимо. Все (даже Берто) дышали тяжело и прерывисто, глядя на него широко распахнутыми, блестящими глазами.

Все так же медленно, еле передвигая ноги, Бенвенуто вошел в лес и зашагал к дому Проколо, где он жил на каникулах. Его провожал только Маттео — ветер метался среди ветвей, не зная толком, что сказать.

Пройдя метров двести (приятели остались далеко и не могли его услышать), Бенвенуто остановился, прислонился к дереву и закашлялся. Дым проник ему глубоко в легкие. Кашлять было больно, и плечи Бенвенуто вздрагивали. Маттео кружил над ним и по-прежнему не знал, что сказать.

Наверное, Бенвенуто наглотался дыма во время пожара, а может, еще что случилось, — как бы то ни было, он заболел. Проколо вызвал врача, который, прослушав Бенвенуто, обнаружил что-то неладное в легких, заключил, что мальчик серьезно болен, и выписал лекарство. После обеда он пришел снова, чтобы сделать укол с жаропонижающим.

Вечером зарядил дождь. Полковник проводил врача до порога. День угасал. Из леса подкрадывались сумерки, льнули к дому, сжимая его в плотное темное кольцо. Выйдя на лужайку, врач настороженно осмотрелся вокруг.

— Влажное тут место, — заметил он, покачав головой.

— Да, — согласился Проколо. — Здесь и правда слегка влажно. Как мальчик?

Врач уже сел за руль.

— Мальчик, — ответил он задумчиво, — мальчик, хм… будем надеяться на лучшее.

Машина покатила к долине, освещая дорогу фарами. Лицо полковника, неподвижно стоявшего на крыльце, трудно было разглядеть в темноте.

В десять часов Бенвенуто, измученный жаром, задремал. Ветторе обернул лампу голубой бумагой, чтобы приглушить яркий свет. В доме ни шороха, и лишь снаружи доносился несмолкающий рокот, смутный и далекий, — глубокое, мощное дыхание леса. Но вот в комнате Бенвенуто послышалось шуршанье, будто кто-то скребся в углу под потолком, прямо над кроватью мальчика. Бенвенуто пригляделся, однако не увидел ничего, кроме четырех деревянных балок, на которых держались перекрытия.